Вера Кузьминична, правда ли, что именно Вам принадлежит идея создания спектакля «Однажды в Париже»?
– Я очень хотела сыграть какую-то драматическую роль в нашем Театре сатиры, но таких ролей почти не было. Мои мечты всегда были обращены к женской судьбе, любви. В моем серьезном возрасте понимаешь, что какие-то роли уходят, и уже никогда не появятся. Как-то совершенно случайно я прочитала в одном журнале маленькую пьесу Франсуазы Саган «Заноза». Эта пьеса, всего восемь страничек, о стареющей актрисе, попавшей в автокатастрофу по вине любимого человека. Вот уже два года она борется за то, чтобы вернуться в театр, вернуться в жизнь. Она на грани отчаяния, но всё ещё надеется быть снова на сцене, надеется, что любимый человек не оставит её.
Героиня пьесы – раба своей профессии, жизнь без сцены для неё немыслима. Эти чувства мне очень близки, и хотя моя жизнь совсем не похожа на обстоятельства её жизни, я чувствую её трагедию так, словно всё это происходит со мной. Я стала серьёзно думать об этой пьесе. Мне казалось, что её можно сильно увеличить, если, скажем, дать возможность героине раскрыть свои чувства и донести их до зрителя через те роли, которые она сыграла или мечтала бы сыграть. Каждый психологический поворот этой пьесы рождал у меня монологи или реплики, созвучные данному состоянию героев.
Я показала художественному руководителю Театра сатиры Александру Ширвиндту мой вариант пьесы Франсуазы Саган. До этого пьесу прочёл Юрий Васильев, к которому я очень хорошо отношусь за его талант, трудолюбие и весёлую нежность в наших отношениях.
Ширвиндт прочёл пьесу и, так как она по своей камерности рассчитана только на малую сцену, значит, риск небольшой, отнёсся к ней благосклонно. Правда, он сказал, что я, дополнив пьесу монологами, всё сделала любительски, непрофессионально и нужно обратиться к настоящему драматургу. И такой драматург нашёлся, им стала талантливая актриса Театра Российской армии Валентина Асланова. В результате пьеса видоизменилась и даже приобрела другое название – «Ждать?!». Заняться этой постановкой поручили Юрию Борисовичу Васильеву. Я чувствовала, что у него есть большое желание поставить эту пьесу и поработать со мной, представив меня в новом качестве.
В каком?
Юрий Борисович решительно сказал, что роль надо играть жестко, без всякой жалости, слабости, очень трезво. И, как ни странно, я была с ним абсолютно согласна, потому что, будучи склонной к романтическому восприятию жизни, я прожила в театре, трезво видя все недостатки, всю жестокость, безразличие к судьбе артиста, одиночество и заброшенность многих актёров, которые когда-то доставляли столько радости зрителям, влюбляя в себя, в свой талант, блистая на сцене в прекрасных ролях.
Как известно, спектакль впервые вышел на сцене Театра сатиры под названием «Ждать?!». Как он оказался на сцене театра «Модерн», да ещё и под другим названием – «Однажды в Париже»?
– В мае 2004 года премьера спектакля «Ждать?!» состоялась на сцене «Чердака» Театра сатиры. Мне не нравилось название нашего спектакля, и я робко возражала против него. «Ждать?!» – в этом резком слове есть какая-то необаятельная жесткость. Я бы сама не пошла на такое название. Ведь спектакль с чудесной задумчивой музыкой композитора Рубена Затикяна, с таинственными, скупыми, но выразительными декорациями – на почти пустой сцене причудливо сплетаются прозрачные серебристые занавеси, похожие и на занавес сказочного спектакля, и на огромную серебристую паутину на пустом чердаке. Художник спектакля Акимова создала обстановку, лишённую быта; это нищета, возведённая в поэзию.
Но самое главное в нашем спектакле – это психологические переливы чувств, от тихого отчаянного одиночества до исступлённого крика протеста, от насмешки над актёрскими привычками быть в центре внимания до тонкой искренности переживаний ролей, которые в душе смешались с подлинными чувствами самой Элизабет Мадран.
Возвращаясь домой с букетами цветов, я никак не могу понять, почему зрителей так мало? Может быть, я от любви и благодарности преувеличиваю достоинства нашего спектакля, но та напряжённая тишина по ходу спектакля и те аплодисменты после, а также огромное количество цветов от зрителей, рецензии на спектакль и мою роль дают мне некоторое право так сказать о нём.
В начале 2008 года этот спектакль в Театре сатиры сняли, но он был возобновлён в мае того же года в театре «Модерн» стараниями тогдашнего директора Кирилла Крока и основательницы театра Светланы Враговой, которые поверили в эту постановку и взяли её к себе в репертуар. Спектакль сменил название на «Однажды в Париже» и имеет необыкновенный успех – всегда аншлаги.
Вот мы 10 лет играем «Однажды в Париже» и мне кажется, что я имею шедевр, маленький по размеру, но шедевр – актёрский, режиссёрский, музыкальный. Здесь все компоненты успеха соединились, потому что актрисе есть что играть, двум партнёрам есть, чем жить на сцене, и проблемы в спектакле очень человечные. Поэтому, когда мы репетировали, я абсолютно доверяла Юрию Васильеву, и он меня от многих недостатков в моих ролях, по-моему, отучил. Во всяком случае, я была всегда немножко излишне сентиментальна, плакала частенько. А здесь он говорит, что это существо очень эмоциональное, но она тоже борется, она не отдаётся отчаянию, она борется за то, чтобы жить. А жить она может, если только рядом есть любовь и есть сцена. Поэтому она репетирует в этом маленьком гостиничном номере, она подчёркивает в себе черты актрисы, которые она о себе мнит всё ещё о той, какой она была когда-то.
Расскажите о своей героине Элизабет Мадран. Какой она Вам представляется?
– Работая над ролью, я думала о многих актрисах, которые, упиваясь своими воспоминаниями о прошлых успехах, становились смешными и жалкими, и эти черты я находила закономерными у своей Элизабет Мадран. Я ловила себя на том, что моя героиня, как временами и я сама, не понимает ни своего возраста, ни изменившихся обстоятельств и готова в любую минуту играть и Маргариту Готье, и Адриану Лекуврер, женщин, которые растворяются в любви и согласны умереть ради любви, которые на сцене испытывают великие потрясения.
Когда уже начались репетиции, я долго искала причёску, понимая, что мои седые, лёгкие, безвольные волосы не подходят к образу «Примадонны». Я остановилась на современной стрижке, затем долго искала подходящий парик, который изменил моё старомодное лицо. При помощи грима я добилась того, что ресницы, разрез глаз, брови стали жестче, современнее и, в общем, мое лицо превратилось в лицо женщины, уверенной в себе. И окончательно всё изменил костюм, как всегда, талантливо придуманный моей любимой художницей Диной Могильницкой. Огромное количество крупных украшений, тёмного золота, модные туфли, и вот уже нет меня, очень обычной, ничем не выделяющейся в толпе московских женщин, а есть образ актрисы с ног до головы. В ней всё её, всё не я.
Я – только в том, что понимаю её, сочувствую, сострадаю ей, борющейся со своим одиночеством, со своим отчаяньем, душа моя соединяется с ней. Но ведь это – не идеальный образ, в ней все пороки театра, театральность жестов, а иногда и чувств, презренье к дилетантству, знание интриг театра, знание своей зависимости от режиссёра, который, как говорит моя героиня, «или Бог, или Убийца, но есть ещё бездарности». Знание жизни театра изнутри делает мою героиню жесткой, умной, ироничной, но через все эти наслоения в ней не утихает восторг перед искусством, перед сценой.
Вот такой мне представляется героиня Элизабет Мадран.
Мой последний монолог в этом спектакле – это исповедь актрисы. Некоторые зрители иногда, подойдя ко мне после очередного спектакля, говорили, что воспринимали слова роли как мои собственные. Я стою на темной пустой сцене одна в луче прожектора: «Простите, что я заставила вас так долго ждать, но я сама всю жизнь ждала этой счастливой минуты. В лучах этих прожекторов сгорают мгновения, которые никогда не повторятся. Как не повторятся лица тех, кто сегодня сидит в зале. Быть актером очень трудно, а женщине-актрисе – особенно. Все зависит от тысячи обстоятельств, все так зыбко… И иногда талант, талант от Бога, так может и погибнуть, не раскрывшись. Я прожила большую жизнь, но я двигаюсь дальше, пока у меня есть Вера и Надежда уйти от нашей холодной, жестокой действительности в мир красоты и иллюзии, без которых я не могу жить…» И после паузы я заканчиваю спектакль, как положено в театре, достаточно мажорно: «Со мной мои друзья – Иван Турнер, Люсьен Руло». Мои партнеры выходят на поклон, и, смотря на притихший зал, я говорю: «А вы что загрустили? Ведь это же театр!» Музыка, цветы, аплодисменты…
Что бы Вам хотелось пожелать своим зрителям?
– Дорогие зрители! Вы – наши спасители, потому что полюбив театр, мы не можем представить свою жизнь без него. А когда приходят благодарные зрители, то всегда возвращаешься домой после спектакля лет на 20 помоложе, потому что испытал счастье. Вот за то, что вы нам даете жизнь, счастье, за это вам огромное спасибо! И я хочу сказать: Не забывайте театр! Потому что жизнь сейчас морально не мягкая, а жесткая. Хочу пожелать, чтобы вы все-таки оставались добрыми, романтичными, красивыми, влюбленными. Нас может спасти только искусство, театр, где мы не притворяемся. Если мы на сцене любим, то действительно любим. Когда нас бросают, мы страдаем. Сердце разрывается на части.. А вы нам помогаете, потому что сочувствуете. Вот эти чувства, мне кажется, нам не надо терять, потому что без этого ничто нас не спасет, кроме как любовь, забота о близких, радость от их успехов, радость, когда они живы и боль, когда их нет. Так что будем беречь всё хорошее и отдавать свое сердце! Спасибо вам!
Беседовал Александр Горбунов
