01 ноября 2022
«Известия» поговорили с Юрием Грымовым сразу после премьеры «Леонардо».
Вы поставили спектакль о Леонардо да Винчи. А когда вы для себя открыли этого гения?
— Лет в 12. Я из хорошей семьи. Леонардо да Винчи и Микеланджело в большей степени меня привлекали с детства. Тогда же я начал заниматься живописью. И для меня всегда было принципиально увидеть многое в подлиннике. Помните, как в анекдоте: «Карузо, Карузо. Ничего особенного. — Ты слышал? — Мишка напел». Я видел в подлиннике «Мадонну Литту» в Эрмитаже, «Джоконду» в Лувре. Как многих, меня очень интересовала эпоха Возрождения. Тогда было абсолютной нормой заниматься одновременно поэзией, математикой, живописью, скульптурой и так далее. Вот и для меня это было привычным делом. Над этим посмеивались и ерничали ровесники. А я чувствовал себя «мультиинструменталистом». Занимался дизайном, рекламой, кино, телевидением, да всем, и мне это очень нравилось.
— У вас в спектакле появляется героиня, напоминающая «Даму с горностаем». Почему именно она?
— Художникам тогда заказывали рисовать своих любовниц. В качестве натурщицы мадонн и девушки с горностаем была любовница герцога Моро. Хотя у Леонардо на картине неправдоподобно большой горностай. Такого размера зверек не бывает. Это странно, ведь Леонардо увлекался природой и писал трактаты о животном мире.
— На главную роль вы пригласили ведущего актера театра Романа Виктюка Дмитрия Бозина. Почему именно его заманили?
— Заманил? Я могу только предложить — себя, работу, роль. И всё. Дмитрий Бозин — человек, на котором держится весь репертуар театра Романа Виктюка, 17 спектаклей на одном. Это очень важно. Бозин — звезда.
Он поклонник нашего театра, видел все спектакли. Здесь работает его друг Алексей Багдасаров. Когда я оценил, что у меня в труппе нет Леонардо, понял — ставить не могу. Если у вас нет короля Лира, то и начинать не надо. Вспомнил про Дмитрия Бозина. Он — мог бы прожить роль Леонардо да Винчи, очень противоречивого для меня человека, гениального мистификатора, алхимика.
Много книг написано о Леонардо. Я прочитал, наверное, процентов восемьдесят — умных, глупых, популярных, интересных. Любая книга — это же угол зрения автора. У меня есть свое видение расшифровки творчества да Винчи. Скажу честно, Леонардо повезло.
— В чем?
— Я считаю, что Леонардо незаслуженно такой известный. Я начал писать книгу об эпохе Возрождения и сделаю несколько лекций на эту тему.
Есть такое мнение, что пока «Мону Лизу» в 1911 году не украли из Лувра, она не была такой популярной. Вы тоже уверены, что внимание к картине спровоцировало ограбление музея?
— Вот, вот, пожалуйста. А фреска «Тайная вечеря», которую реставрировали 20 лет, потратили €6 млн? Он гениальный художник, это не оспаривается, но Микеланджело для меня гораздо ценнее по эмоциональной составляющей того, что он делал. Леонардо да Винчи — алхимик, изобретатель, математик и так далее. Еще он рисовал — очень тщательно и долго, многие работы не заканчивал, бросал, ему становилось неинтересно. Сейчас осталось всего-навсего 16 картин Леонардо, это очень мало для такой большой жизни.
Он всю жизнь рисовал только одно лицо, один образ — прекрасного молодого человека Салаи. Он же был в образе Вакха, в образе Иоанна Крестителя и т.д. Леонардо первым в искусстве начал обращать внимание на андрогинность.
— Некоторые исследователи биографии художника утверждают, что Леонардо был сторонником однополой любви...
— Мы можем только догадываться. Да, было два судебных процесса, на которых церковь пыталась осудить Леонардо за гомосексуальную связь. Но его не посадили, потому что не доказали. Ни в одном архиве, ни в манускриптах, ни в его дневниках об этом нет ни слова. Да, наверное, можно делать эти выводы, потому что он написал завещание, в котором всё свое имущество, картины, луга, поля отдал двум ученикам. А при жизни наследник Салаи воровал у него деньги. Без особого почтения относился.
А вы знали, что Леонардо считал человека совершенством, а половые органы — ужасом, которым наградил Бог? А то, что трактаты да Винчи написаны довольно-таки наивным языком? Когда я прочел, удивился. Их будто писал 14-летний парень.
Сейчас идет специальная военная операция на Украине. Но искусство не спешит как-то реагировать. Мы не видим художественных фильмов, не читаем художественную литературу об этом. В чем причина?
— Вы серьезно думаете, что что-то поменяется от этого? Вам кажется, что так никогда не было? История человечества — это история войн. Никогда не было по-другому, ни в одной стране мира! Мы с вами — млекопитающие, самые жестокие, которых только знала планета Земля.
— Ну это вы хватили.
— Да что далеко ходить. Вспомним Вьетнам, Хиросиму и Нагасаки. Сколько людей погибло, сколько детей осталось сиротами, сколько городов стерли с лица земли! Как быстро всё забылось. И что теперь? Те люди, которые кидали бомбу на Хиросиму и Нагасаки, называющие себя оплотом демократии, учат весь мир жить. А вы знаете, что американцам было всё равно, где испытывать атомные бомбы? Им надо было снять зрелищное кино, сделать красивые кадры ядерного гриба. А над Японией как раз была хорошая погода.
Уверен, человек вообще не может измениться. Не меняет его ни опыт предыдущих поколений, ни жертвы страшных войн.
— Как это не может? Может!
— Нет.
— А как же семья? Не будем отбрасывать в сторону воспитание.
— Мой любимый философ Мамардашвили говорил: «Мы всю жизнь пытаемся быть людьми, но у некоторых это не получается». Скажу вам, у большинства это не получается. Мы остаемся млекопитающими, потому что не можем пользоваться тем, чем наделил нас Создатель, — мозгом. Вдумайтесь. Нас создали по образу и подобию. Зачем? Вы думали на эту тему?
— Нет.
— Объясню. Если меня создали по образу и подобию, значит, я такой же, как Создатель. Такой же!
— Подобный Богу?
— Да! Но тогда почему на этой маленькой планете мы не можем себя вести так, как Создатель? Не можем сделать здесь рай? Мы же такие же.
— Надо начать с себя, стать лучше. Человек получает образование, читает книги, ходит в театры, в музеи. Искусство разве не влияет на человека?
— Человек должен сам этого захотеть.
— Но его кто-то должен соблазнить искусством. Не так ли?
— Нет. В театре «Модерн» мы затрагиваем серьезный, важный разговор про человека. Ничто не может наставить на путь истинный, только сам можешь прийти. Я не могу их заставить прийти в театр. Если вам до сих пор он не был нужен — а вам уже 35+, — вы потеряны для театра.
— Вы думаете?
— Уверен.
— А я не уверена.
— Театр — очень косная вещь. Это нужно принять. Язык театра не похож на язык кино, которое сегодня снимают для смартфона. Человек лежит в постели или в ванной и смотрит на смартфоне кино. Знаете таких?
— Да.
— Катастрофа. Люди приходят в театр, здесь всё живое, в театре во время спектакля нельзя есть. В кинематографе, когда люди начали активно жевать попкорн, появился dolby surround, чтоб заглушить это чавканье. А сейчас любят перекрашивать фильмы. Я вчера включил телевизор и даже не понял, чего смотрю-то. «Семнадцать мгновений весны» — цветное! Вы видели? У них цвет лиц в цвет стен. Варвары.
Кстати, Трамп, когда был богатым строителем, заявил, что хочет разукрасить за свои деньги «Гражданина Кейна», культовое кино для американцев. На что ему кинообщественность сказала: «Руки прочь!» А у нас всем кинематографистам, всем союзам наплевать. Я снял «Три сестры» черно-белым. С содроганием думаю, что его когда-нибудь разукрасят.
— В сентябре была объявлена частичная мобилизация. На сайте СТД РФ предлагают помощь в оформлении брони артистам. А вы что думаете? Должны артисты служить?
— Я не попадаю под мобилизацию. Возраст. А кто-то из коллег попадает. Служить или нет? А чем отличается артист от шахтера? Ничем. Если есть у кого-то бронь, то значит это — на законных основаниях. Я вообще за здравый смысл.
То есть если надо, значит надо?
— Общество, если оно считает себя цивилизованным, должно жить по закону. А неотвратимость наказания должна сдерживать от необдуманных поступков.
— Есть ли у вас друзья или знакомые, покинувшие Россию?
— Нет, из моих друзей нет. Я старый.
— А старые не уезжают?
— Есть такая поговорка: «Где родился, там и пригодился». Она мне очень нравится. Но в нашей истории уже были подобные моменты. Мы всё это проходили.
— Вы стали выбирать с кем общаться, а с кем нет? С кем ваши воззрения в одной плоскости, а с кем диаметрально противоположны?
— Я имею возможность общаться с тем, с кем я хочу. И у каждого есть такая возможность.
— Кто-то соблюдает нейтралитет, не вступает в дискуссии на острые темы. Потому что в ситуации зависимости от работодателя, например, любое высказывание может стать последним на этом месте.
— А вы думаете, я не завишу? Представляете, от какого количества людей я завишу? Коллектив — 150 человек, семья, друзья, министры. У меня до фигища обязательств. Я же не могу их подвести! У меня не может быть плохого настроения, потому что это дорого обойдется всем.
— Тогда начинаются проблемы в театре?
— Да, и пошла цепная реакция.
— Вы такой напористый, деловой. А почему в вашем театре всё никак не сделают ремонт?
— Потому что театр «Модерн» — имущество города Москвы. Департамент культуры сам решает, когда и на что тратить деньги. Уже сделан и утвержден проект реконструкции. А пока департамент культуры выделил деньги, мы ремонтируем крышу. И я благодарен ему за это.
Театр находится в историческом здании, и нам нельзя ничего в нем менять без разрешения департамента культурного наследия. Это здание не приспособлено для театра. Здесь когда-то была хлебная биржа, потом банк, даже масонская ложа. Здесь выступал Ленин и уехал отсюда на Курский вокзал, где снова выступал — на броневике.
Мы мечтаем, чтобы нам разрешили в следующем году поменять окна — шум, пыль, вибрация. Нам нужны нормальная вытяжка и кондиционирование. Но мы не можем нарушить внешний облик здания, не можем вбить гвоздь в стену. Мы на протяжении пяти лет приводили это здание в порядок. Предыдущее руководство уничтожило здесь всё, что только можно. За что и было снято.
— Вы завидуете худрукам, у которых нет таких проблем?
— Я завидую театрам, которые были построены как театры, где создана грамотная акустика, есть профессиональное сценическое пространство, есть кондиционеры и не течет крыша. Но я не жалуюсь. Мы сделали всё возможное, и сейчас у нас самый удобный зал в Москве, самые удобные кресла, самый вкусный буфет. Это большой труд всего коллектива.
— Осталось только стены подлатать.
— Да нормально всё, поверьте. У нас хорошее световое и звуковое оборудование. А главное — хорошие люди и аншлаги. Я не хочу превращаться в администратора.
— А если завтра придут деньги и вам скажут: «Всё, начинаем. Съезжайте». Быстро соберетесь и поедете на «съемную квартиру»?
— Это будет театр-табор. Тяжело и большой стресс. Это морально тяжело не только для театра, но и для зрителя. Я против такого переезда. У нас сложный технологический театр. Новая площадка — это новое оборудование, новые размеры. Мы готовы на ремонт без отселения, мы за поэтапную реконструкцию. Сначала — офисную зону, а потом резкий, быстрый аккорд — сцена и зрительская зона.
— Вы человек бескомпромиссный?
— Если бы я был человеком бескомпромиссным, я бы с вами не общался.
— Это одолжение?
— Нет, это моя профессиональная обязанность. Я бы с удовольствием выпил полбокала шампанского, позавтракал.
— Я не возражаю. Можем сделать это вместе.
— Нет, я за рулем. Вот это мой компромисс.
— Ну спасибо.
— Нет, почему? Это же ваша работа и моя работа. И если эту работу еще кто-то замечает, читатель или зритель, значит, мы не зря с вами отказались от бокальчика шампанского.
Зоя Игумнова
