-->
Версия для слабовидящих: Вкл Обычная версия сайта Изображения: Включить изображения Выключить изображения Размер шрифта: A A A Цветовая схема: A A A A
23 декабря 2019

Юрий Грымов: Раньше я был «западником», как и Пьер Безухов

Записаться

Вы готовили спектакль его более трех лет. Могли ли вы предположить тогда, как зритель воспримет постановку?

- Я считаю, что ставить спектакль, писать книгу или картину, ориентируясь на отзывы, это тупиковая история. Правда, в этой системе координат сегодня живет телевидение: продюсеры напряженно гадают, кто, зачем, когда будет смотреть те или иные передачи. Поэтому, на мой взгляд, телевидение давно стало политическим инструментом.

Если говорить про категорию искусства, где имеет место авторский взгляд, то постоянно думать об успехе крайне неконструктивно. Для меня театр – это высказывание, это пространство, где нужно все делать по максимуму - откровенно и честно. Я очень рад, что зритель «Модерна» разделяет эту позицию.

Конечно, то внимание профессионалов, журналистов, простых зрителей, которое получил уже за два первых показа мой спектакль «Война и мир. Русский Пьер», очень вдохновляет. Но это не может быть самоцелью. Отмечу, что «Модерн» за последние три года стремительно развивается.

Мой любимый режиссер Андрей Тарковский на вопрос: «Не смущает ли вас, что на вашем фильме сидит всего восемь человек в зале?», отвечал: «Нет, это значит, что я снял кино для восьми человек». Я считаю такой ответ мужественным. Конечно, любой режиссер мечтает расширить свою аудиторию. Но тут встает вопрос – за счет чего это сделать? Подняться на новый уровень или опуститься еще ниже и таким образом привлечь нового зрителя?

 

В постановке «Война и мир» вы постарались передать все основные сюжетные линии романа Толстого. Какая из сцен спектакля, на ваш взгляд, самая мощная?

- В зале сидит разный зритель – по возрасту, образованию, социальному статусу. Для кого-то одна сцена станет своеобразным выстрелом, катарсисом, кто-то предпочтет другую. Лично для меня сильнейший момент романа и спектакля - сцена примирения Курагина и Болконского в госпитале. Роман «Война и мир» всеобъемлющий, это произведение о русских людях, которые победили ужасную ситуацию, самих себя. Только вдумайтесь – все прогрессивные люди России того времени говорили по-французски, потом же этот язык стал языком врага. Это очень важно. Я не намекаю на сегодняшний английский и нынешние войны. Но я слышу, что говорят про Россию на Западе, и что мы отвечаем.

«Война и мир» - история крайне непростая. Здесь и линия Пьера, его превращение из западника в русского патриота, и отношение Наташи Ростовой к мужчинам. Безусловно, не может быть какой-то одной мощной сцены, ради которой все создается. Театр – искусство обобщения, здесь преобладает художественная правда, которая пробивает сильнее, чем любая другая. Люди в зале по окончании спектакля аплодируют стоя, проживают эмоции вместе с артистами. Значит, есть четкое попадание в цель.

Поговорим о музыкальной составляющей вашего спектакля. Все действие сопровождает хор имени Свешникова, который поет вживую. Быть может, именно в них зритель должен увидеть те настоящие, исконно-русские характеры?

- Хор имени Свешникова для меня – огромное приобретение, в профессиональном и человеческом плане. Это уникальный коллектив, в спектакле он выполняет массу задач. Конечно, это и русский народ, более того – это душа повествования, как бы громко ни звучало это слово. Отчасти, хор является рассказчиком. Подчеркну: в войне победил народ, его дух, вера - именно в мир, а не в само понятие победы, как опрометчиво считал Наполеон. Я закладывал в постановку важнейшую идею, о которой говорил в романе сам Толстой: когда вокруг преобладает мир – люди начинают воевать друг с другом, ссориться, разрушать его во всех сферах. Но как только начинается война – все ищут мира.

В спектакле звучит фоном более современная музыка. Как вы подбирали «саундтрек»?

- Во всех моих спектаклях и фильмах подбором музыки занимаюсь я сам. Могу сказать, что являюсь меломаном, я «аудиофил» со стажем, поэтому уделяю музыке большое внимание. Музыка - это такой же инструмент, как свет, как актеры. Я бы сравнил актеров театра с великими скрипками Гварнери, Амати и Страдивари: если вы умеете на них играть, то извлечете божественные звуки. А если не умеете – даже лучшие скрипки начнут ужасно скрипеть. В этом плане мне повезло – я всегда работаю с «большими» артистами.

Совместно с Евгением Волковым, художественным руководителем Хора имени Свешникова, мы подбирали «духовный репертуар» для «Войны и мира» – звучит литургия, Дмитрий Бортнянский, отчасти - Моцарт, а также отрывок из оперы «Севильский цирюльник». Этому «духовному миру» противопоставляется иная музыка – звучит мой любимый композитор Питер Гэбриэль, арт-рок в симфонической обработке. На таком конфликте мелодий, разных по стилю и подаче, мы выстроили аудиовизуальные эффекты.  Ведь неудачно подобранная музыка – сильнейший раздражитель для слушателя. Если музыкальная концепция верна, она оказывает колоссальную помощь зрителю и мне лично как режиссеру.

В театре «Модерн» с успехом идет другой ваш спектакль – «О дивный новый мир» по роману-утопии Олдоса Хаксли. Постановка является полной противоположностью «Войне и миру»: если в последнем люди стремятся к вере, соблюдая традиции и каноны, то в случае с утопией Хаксли – человечество идет по пути разрушения. Совпадение ли это?

- Расскажу. Три года назад я придумал один интересный проект под названием «Мир», который должен был состоять из трех спектаклей – «О дивный новый мир», «Затерянный мир» (моя детская постановка по роману Артура Конан Дойла), и сейчас к ним присоединился спектакль «Война и мир». Это трилогия, говорящая о мире, о нас самих в нем. Три взгляда на прошлое, фантастическое будущее, на реальность сегодняшнего дня. И неспроста центральным спектаклем я сделал именно детский – юная аудитория для нас крайне важна.

У зрителя есть выбор, возможность рассуждать. В театре вы не теряете время – здесь вы приобретаете знания о себе. Если посмотреть на суть «Дивного мира», там также наблюдается противоречие в отношении нравственности, разговорах о сути человека, современном обществе. Примерно такие же нравственные вещи мы затрагиваем и в «Войне и мире», но сквозь другие грани.

Однако во всех трех спектаклях идут размышления о душе человека, его миссии в мире, ставится вопрос, что человек может привнести в него? Чувствует ли он свою ответственность за настоящее и будущее? Ведь зачем-то мы все пришли сюда. В моем спектакле «На дне» по пьесе Горького один из героев произносит такие слова: «Зачем-то ведь я родился?». Человек дожил до седых волос и до сих пор не смог ответить себе на этот вопрос. Это катастрофическая история.

В «Войне и мире» сильна религиозная линия, которую вы как режиссер сделали одной из центральных в своей постановке. Что подтолкнуло вас к этому? Отношение к вере среди нынешнего молодого поколения?

- Я православный человек, крестился в тридцать лет. Мое отношение к религии очень понятно, мне эта тема близка, интересна. Мои знания в этой сфере достаточно светские, однако у меня есть множество друзей богословов, которые серьезно занимаются вопросами религии. Все они – интереснейшие собеседники. В романе «Война и мир» невозможно убрать тему православия, опоры, которой является вера (для меня в том числе). Тогда вся история просто рухнет — так же, как если бы мы убрали тему войны. Представить войну на сцене театра колоссально сложно, но, считаю, мы с этой задачей справились.

Каждый из героев романа проходит свою собственную «внутреннюю войну» на протяжении действия. В чем была ваша личная битва?

- Раньше я был таким же «западником», как и Пьер Безухов. Меня привлекала та культура, искусство, мотивы. Но с возрастом я стал по-другому относиться к истории и традициям России. Превращение Пьера в Петра Кирилловича – важнейший момент постановки. Я очень рад, что уважаемый литературовед Лев Соболев, написавший известные труды по Толстому, в частности, по «Войне и миру», сказал, что решение вывести во главу спектакля историю Пьера – единственно верное.

На сцене присутствуют около семидесяти человек, сшито более четырехсот костюмов, которые меняются несколько раз за спектакль. Это трудная производственная, техническая работа. Но вся наша команда четко с ней справляется.

Вы не раз говорили, что ощущаете на репетициях присутствие самого Льва Толстого. Ощущаете ли вы, что он доволен тем, что вы создали?

- Вспоминаются слова Анатолия Эфроса, когда его ругали за Чехова. Он с возмущением говорил: «Кто все эти специалисты? Почему они считают, что вправе судить, что Чехову понравится, а что – нет?». Я бы сказал так: когда я читаю книгу, происходит мой диалог с автором. Когда я экранизировал «Казус Кукоцкого», Людмила Улицкая подчеркнул, что книга уже написана,   а мое дело - снять по ней кино.

Театр – это место, где всегда присутствует авторский угол зрения,  пространство, где создаются целые миры. Недавно я наткнулся в одной книге на рассуждения рок-музыканта Джима Моррисона, солиста группы The Doors (музыка этой группы звучит в моем спектакле «Nirvana»). Меня поразили его философские мысли: «Когда мы выходим на сцену - мы создаем абсолютно новый мир и приглашаем зрителей разделить с нами радость от этого события»Я считаю, в этом и состоит магия театра.

Источник

Контакты Москва, Спартаковская площадь, 9/1
м. «Бауманская»
Есть платные парковочные места
тел: +7 (499) 261-36-89
e-mail: teatrmodern@culture.mos.ru
«Увидимся в театре!»
Юрий Грымов
arrow-up