Художественный руководитель театра "Модерн" Юрий Грымов встретился с корреспондентом портала «Вести Москвы» и рассказал о новой премьере - спектакле "Человек с глазами Моцарта".
- Почему после «Войны и мира» вы решили поставить спектакль о Великой Отечественной войне?
- Я очень давно хотел поставить спектакль о войне и очень рад, что мне попалась на глаза именно эта пьеса. Для меня очень важно, что автор — современный драматург, молодая женщина из нового поколения, которое не видело войны, и это современная драматургия. О нынешней драматургии распространено мнение, что это всегда что-то «ниже пояса» — сквернословие, пошлость и так далее. Мнение появилось не из воздуха, поводы к тому действительно есть, но существуют и другие, противоположные примеры. Есть прекрасные современные авторы, в том числе Марина Сулчани, которая и написала «Человек с глазами Моцарта». Это с одной стороны. С другой стороны, мне хотелось что-то противопоставить сегодняшним фильмам о войне, за которые мне, человеку, воспитанному на классических советских военных фильмах, просто стыдно — несмотря на то, что не я их снимал. Я не могу смотреть сегодняшние картины о войне, потому что я считаю, что это преступно, когда такой фильм превращается в приключение. Война – это не приключение. «Пираты Карибского моря» – это приключение. А фильм о войне — это серьёзно, это опасно и страшно. Поэтому я решил сделать спектакль, который не просто рассказывает о войне, но доносит до зрителя следующую идею: если кто-то кого-то не любит — это уже война.
Мы в последнее время привыкли, что войну воспринимаем именно как победу. Слава богу, что так случилось, что наши прадеды и деды победили. Но я хочу напомнить, что за победу сражались и фашисты. И у Гитлера была задача – победить. У нас такой задачи не было. У нас была задача – выжить, чтобы остановить фашизм. Не победить, а остановить войну. Задумайтесь над тем, насколько разные это цели. Слово «Победа» на открытках появилось позже, в начале 50-х.
- Если не о приключениях и победе, то о чём вы решили рассказать?
- Я хочу показать спектакль о том ужасе войны, который есть в формулировке «без вести пропавший». Был человек, он ушёл на войну — и без вести пропал. Сколько лежит по стране и по миру в этих безымянных могилах? Война – это прежде всего потери. И, конечно, главное, что я рассказываю, это история о том, что такое ждать. И как это трудно – ждать. Ждать человека, который ушел, без вести пропал, о нем нет известия. И о том, что ждать так, как ждали наши бабушки, можно было, только если в сердце была сильная любовь. Никакое чувство долга, никакие «узы брака» не способны дать человеку столько сил, сколько потратили женщины в тылу — просто на то, чтобы дождаться. Нам сегодняшним уже сложно себе представить, что это было за состояние. Это ведь не нынешнее время со средствами массовой информации и интернетом. Тем более, в первые дни войны люди вообще не понимали, что происходит. Им казалось, что война может окончиться завтра. Никто же не думал про четыре года. Это было невозможно понять. Наш спектакль о любви, это спектакль о людях, о семье, о женщинах, которые остались в тылу. О тех людях, которые пережили это чувство ожидания, пережили блокаду, которые ждали. Которым было уже все равно: пусть муж будет пьяный, пусть ходит грязными сапогами по чистому полу — лишь бы живой. Это очень трогательная, очень человеческая история. В ней нет «ура!», «вперёд, за Родину!» Это более интимный, более личный рассказ о людях, которые потеряли своих близких. Это спектакль о любви, настоящей большой любви.
- Почему спектакль называется «Человек с глазами Моцарта»?
- У меня до сих пор в голове не укладывается: как немецкая нация, воспитанная на Гёте и Шиллере, подарившая миру Баха и Бетховена, за 10 лет превратилась в сборище ублюдков? Как могло случиться, что хорошо образованные, культурные люди — люди «с глазами Моцарта» — превратились в выродков, монстров, нелюдей, которые шли в СС, чтобы убивать «низшие расы» ради «великого рейха»? Однако были и другие — как правило, простые солдаты, те, кого гнали на войну и кто сохранил в себе остатки человечности, несмотря на весь ужас происходящего вокруг. Те, у кого во взгляде по-прежнему угадывался Моцарт. И Гендель. И Вагнер. И Шуман.
- Говорят, что вы собираетесь на гастроли с этим спектаклем.
- Да, это «европейский тур», как я его называю. Мне не нравится, что последние лет десять, наверное, я только и слышу: там памятник советским воинам облили краской, там снесли, там сравняли с землей могилы тех, кто освободил целые страны, кто спас людей, которые там сейчас живут, их детей и внуков от «дивного нового мира» по версии Адольфа Гитлера. Я этого просто не понимаю, у меня это в голове не укладывается. У кого-то из политиков это, может, и укладывается, а у меня нет. Я, правда, не понимаю, зачем переписывать историю? Мне стыдно за украинцев, которые отменили День Победы. Для меня абсолютно очевидно, что Бандера никакой не национальный герой. Да, были люди, которые были против СССР. Но Бандера, Шухевич и все остальные, они же перешли на сторону фашистов, которые сжигали людей, уничтожали их в Бабьем Яру. Это всё факты, не придуманные вещи. В нашем спектакле мы говорим и об этом — о предательстве. Люди из одной деревне превращались — кто в партизан, а кто — в полицаев. Кто-то героически шёл под пули, потому что не хотел быть полицаем. А кто-то соглашался быть полицаем, палачом своих друзей и соседей. Спектакль и об этом тоже. Но сегодня находятся те, кто оправдывает даже эти чудовищные с точки зрения здравого смысла и обычной человеческой этики поступки. Мне хочется попросить за все это прощения — жаль, что уже не понятно, у кого просить.
Что касается тура: мы хотим проехать от Берлина до Москвы: Кишинёв, Украина, Молдова, Прибалтика, Польша, Словакия, Сербия. Проехать по большим городам, которые не могут не помнить войну, но в которых иногда эту память пытаются вывести, вытравить. Мы хотим напомнить, что мы эту войну переживали вместе — пусть и каждый по-своему. И что женщины в Польше и Литве, Германии и Сербии точно так же ждали своих мужей. Многие из которых так и не вернулись. Премьера спектакля в «Модерне» пройдет 8 и 24 апреля, он будет идти в репертуаре театра, но потом мы планируем отправиться в турне и проехать по этим зарубежным городам, а потом показать спектакль в российских регионах.
Я знаю, мне многие друзья об этом говорят, что подобный тур может быть небезопасным, и мы думаем на эту тему. Но мне очень хочется приехать в большой европейский город и показать там спектакль о стране, которая не только победила, но и пережила эту войну. Хотя, скажу честно, сегодня, видя в очередной раз псевдопатриотическую пошлятину в духе «можем повторить», я иногда задумываюсь: а пережила ли?
- Кто играет в спектакле?
- Все участники – актёры театра Модерн. Необычная роль у Анны Каменковой: она как актриса по сути – героиня, а тут она исполняет роль Бабы Кати, ворожеи, местной ведьмы. Это «роль на сопротивление» — роль, которая категорически не соответствует амплуа актера, но это хорошо получается у Ани, она большая актриса. Юрий Анпилогов играет Курта – у него немецкий типаж. Надежда Меньшова играет главную героиню – Надю, она ждёт своего мужа, которого мы на сцене не видим. Вообще, наша труппа настолько гибкая, что позволяет мне как худруку решать самые разнообразные задачи. Конечно, мы идем на риск, когда ставим на сцене то, чего вы не увидите больше ни в одном московском театре. Как ни крути, театральная публика привыкла к проверенным заголовкам на афишах, и «Ревизор», даже уже десять раз смотренный, — это нечто более понятное, чем постановка по пьесе современного автора. Это можно понять. Но для театра «Модерн» я избрал другую стратегию. Мы ищем новое или хорошо забытое старое. И у нас 99 процентов репертуара — это спектакли, которых нет больше ни у кого.
- В нашем прошлом интервью вы говорили, что после проекта «Театральная Россия» с прямой трансляцией в кинотеатрах спектакля «Ничего, что я Чехов?» вы готовы и дальше объединять кино и театр. Хотели спектакль «Войну и мир» снять для показа в кинотеатрах.
- Да, очень хочется, но я пока не вижу возможности. Мне не нравится то, что я вижу на YouTube, где выкладывают видео спектаклей. Мне кажется, это убивает театр. Потому что просто поставить камеру и снять спектакль – это убить его! Нужно искать какие-то режиссёрские, операторские решения. Здесь не просто надо поставить одну камеру или пять камер, это не решение проблемы. И вообще я серьёзно говорю, что прошлый, XX век – это век кино, и я рад, что я в этом веке отметился в этом жанре. XXI век – это не век кино, забудьте. Это век онлайна, YouTube, а YouTube – это не кино. XXI век – это век театра, это век перформансов, это век того, что нельзя украсть, того, что называется ручная работа, того, что выполняется «здесь и сейчас». Пока я не вижу, как реализовать это решение, как приблизить театр к зрителю, который не может приехать в Москву. Пока у меня есть некое понимание варианта решения, но лишь одного из нескольких возможных: я считаю, что нужно развивать театральный туризм. Театральный туризм вполне способен стать серьёзной индустрией. Что такое театральный туризм? Это когда человек покупает абонемент на несколько спектаклей в разные театры — ему подбирают театральную программу — и сразу заказывает отель. Сегодня бедный зритель, попав в Москву, не знает, куда идти. И это странно и печально — при том многообразии театров, которые есть в столице. Я не идеализирую ситуацию с московскими театрами, но театральный туризм, мне кажется, это хорошая перспектива для людей, которые приезжают из регионов.
- Вы же понимаете, почему я спрашиваю именно о киноверсии «Войны и мир»? Потому что есть опасение, что хор Свешникова выйдет из проекта, из-за того, что там происходят не очень хорошие дела.
- Скажем, там происходят очень плохие процессы. И я не знаю, чем всё это закончится.
- Нам, зрителям, надо волноваться за «Войну и мир»?
- Нет, волноваться не надо. Нам просто будет труднее. Почему мы обратились в государственный хор? Мы тоже являемся государственным московским театром, а если поставить всё на коммерческие рельсы, то билеты должны быть очень дорогими, что неподъёмно для многих москвичей, не говоря уже о приезжающих из регионов. Конечно, проект будет продолжен. Скажем, до конца сезона у нас всё нормально, у нас есть подписанный договор, мы поём, репетируем. Что будет в следующем сезоне? Останется ли хор имени Свешникова хором имени Свешникова, а не каким-то другим – большой вопрос. По крайней мере, я не осведомлён. Но переделывать я ничего не собираюсь. Конечно, мы провели все переговоры с солистами, которые у нас поют. Потому что ввести новых – это ещё полгода. Это же не фонограмма. И все солисты изъявили желание продолжать сотрудничать в любом формате. Сегодня мы по-прежнему работаем с хором Свешникова, и до июня у нас всё расписано. Что будет в новом сезоне в сентябре? Летом будут приняты решения.
- В афише театра стоит ещё одна премьера – комедия «Деревянный мальчик и мясная женщина». Расскажите о ней.
- Это продолжение проекта «Приходите сегодня», развитие режиссёрской лаборатории. Мы приглашали разных молодых режиссёров, которые не ставили, или ставили, но мало. Там я нашёл интересного режиссёра и актёра Сергея Аронина, который сыграл одну новеллу, и я ему, как продюсер, предложил развить эту тему и сделать несколько сказок, переосмысленных для взрослых. Как говорится, в каждой сказке есть намёк, добрым молодцам урок! В детстве мы этот «намёк» пропускаем, не считываем, потому что не хватает жизненного опыта. В детстве сказка – это весело, прикольно. А взрослыми мы уже к ним не возвращаемся. Поэтому мы решили переосмыслить того же Буратино, представив, что Буратино мог влюбиться в женщину. Но если Буратино – деревянный мальчик, то получается, что он влюбился в «мясную женщину». Мы же все из крови и плоти. И это уже не толерантно по нынешним временам: как они смогут найти общий язык — деревянный мальчик и мясная женщина? Получилась очень трогательная и очень смешная история. Очень. Там прекрасные актёрские работы. Спектакль вошел в репертуар театра «Модерн». Я рад, что Сергей Аронин и Маргарита Шилова, заслуженная артистка России, с сентября в труппе театра, как приглашённые артисты. Аронин играет уже у нас в театре в «О, дивный, новый мир» одну из главных ролей. «Деревянный мальчик и мясная женщина» — это мои поиски нового формата общения со зрителем. Что я имею в виду? Понятно, что в театре самое главное – это спектакль. Не буфет (хотя он у нас замечательный), не библиотека, не продажа виниловых пластинок, ни лекции – знаете, в некоторых театрах сейчас это модно. Я не люблю, когда театры превращается в культурные центры. Их и так достаточно. А театр – это, прежде всего, спектакль. И здесь я говорю зрителям: приходите в шесть, если спектакль в семь. В нашем прекрасном буфете покушайте, выпейте. Посмотрите спектакль, который идёт час двадцать. И останьтесь ещё на час, проведите с нами вечер в буфете после спектакля – посидите, перекусите и обсудите увиденное. Причём в этот буфет спускаются и актёры, и я туда спускаюсь. Это такой формат. «Деревянный мальчик» — легкий спектакль, весёлый, но там есть над чем подумать. Получится спектакль с обсуждением, вечер в театре. Люди ведь ходят в кафе пообщаться, а я предлагаю пообщаться по поводу спектакля.
- Мы знаем вас как режиссёра, сценариста, художественного руководителя театра. А теперь вы в своём театре – продюсер. Чего нам ждать от Грымова-продюсера?
- Я в поиске новых режиссёров, с которыми я готов работать. Я отношусь к ним как к самому себе. Мне, например, никогда никто ничего не указывал, но перед тем, как начинать работу, я им всегда говорю, что театр «Модерн» – это авторский театр. Это не продюсерский театр, не директорский театр. Я не люблю это, потому что не раз сталкивался с грустными примерами. Вот, вы пришли в какой-то московский театр и вам понравился спектакль, и вы через несколько месяцев решили пойти туда снова – ведь вам понравилось. Вы покупаете билет, смотрите спектакль, а у вас волосы дыбом от ужаса: это совсем не то, что вы видели месяц назад! Вы понимаете, что там уже совсем другой режиссёр и ещё приглашенные артисты, которые далеки от идеала. Это — продюсерский театр. Авторский же театр предусматривает определённую гарантию качества того, что происходит. И те пьесы, которые у нас идут, например, «Мясная женщина», проходят мою приёмку. Я, конечно, могу что-то посоветовать, ведь как худрук я контролирую процесс. Это другой язык, другой режиссёр, другое отношение к материалу, актёрам, но я должен под этим подписаться и рекомендовать эту постановку. У нас есть договорённость: режиссёр-постановщик может не согласиться с моим мнением. Это его право, но в этом случае я выпускаю только один спектакль. Уважая труд режиссера, мы сыграем спектакль, но в репертуар он не пойдет. В репертуаре театра «Модерн» должны идти те спектакли, которые я считаю интересными.
- А другие варианты есть?
- Есть. Я жалею, что мы не играем уже полгода спектакль с Верой Васильевой. Она играла «Однажды в Париже». Я очень этот спектакль любил, но Вера Васильева, к сожалению, плохо себя чувствовала, и она отменила спектакль в театре Сатиры, но мы ждём, что она вернётся и будет играть. Потому что этот спектакль, как мне кажется, входит в моё понимание театра. Вера Кузьминична — уникальный человек, выдающаяся актриса, и мне очень жаль, что этот спектакль у нас пока оказался «на паузе».
- А с Колядой вы общались, когда выбирали для постановки спектакля его ученицы Марины Сулчани? Он создал свою школу и продвигает своих драматургов как продюсер. Вы не собираетесь расширять свою режиссёрскую лабораторию?
- Я – нет! Я сегодня ориентирован внутрь театра: ничего наружу, а всё сюда, в театр. Мы за три года сделали колоссальные шаги, и интерес зрителя к нам имеет вполне ощутимое выражение: у нас очень большой прирост по кассе театра. У меня бюджет театра как был, так и есть. Но за три года мы подняли зарплаты, мы каждый год поднимали зарплату от 10 %, а в этом году подняли зарплату на 17,5 процента. Откуда деньги? Деньги из кассы! У нас большой финансовый прирост, можно сказать, что мы почти стоим на своих ногах. У нас есть зритель, появляется круг общения, понятен вектор, куда мы идём, появляются свои критики, приходят награды.
Моя задача – выстраивать отношения со зрителем. Я максимально честен с тем, что мы делаем, и меня интересует тропинка отношений со зрителем. И я вижу, что мы её сегодня хорошо протоптали. Я читаю то, что пишут в сети, на сайте пишут, в отзывах, в газетах – люди пересмотрели уже весь репертуар. Человек приходит на один спектакль и возвращается, чтобы посмотреть остальные. У меня сейчас идут 14 спектаклей, 9 — новых. Так вот театр кормят 9 спектаклей. Любой театр – это примерно 25 спектаклей в репертуаре. У нас есть 9 спектаклей, сейчас появится 10-й – «Человек с глазами Моцарта».
- Кстати, о жанрах. Вы будете детскую тему развивать? Вы попали с вашими динозаврами в струю, дети уже по два раза ходят на «Затерянный мир» и ждут чего-нибудь новенького.
- Пока нет. Понимаю, что дети ждут. И для театра это хорошо – это касса. Практически все детские спектакли идут как аншлаговые, но пока серьезных планов в этом направлении нет. Думаем о «Королевстве кривых зеркал» по мотивам советского фильма-сказки. Но пока — «Моцарт» и ещё один взрослый спектакль, о котором я пока не буду говорить, потому что он ещё в стадии работы над пьесой.
Сергей Щенников
