В интервью «Аргументам Недели» Юрий Грымов поведал о своей новой театральной трилогии «Антихрист и Христос», спектакле «Нирвана», шоу-бизнесе и других интересных вещах.
- Юрий, Вячеславович, в своем интервью журналу «7 дней» Вы отметили, что раньше в шоу-бизнесе все было гораздо интереснее. Были жанры, артисты держали марку. Как Вы оцениваете новейшую историю российской популярной культуры?
- Когда вы говорите про шоу-бизнес, то важно учитывать то, что одно из составляющих этих слов — это «бизнес». Я считаю, что этого бизнеса, практически, не стало. Я застал время, когда шоу-бизнес зарождался, и на него были возложены большие надежды. Представьте себе концерты Цоя на стадионах. Да, я беру такие полярные вещи: концерт Цоя на стадионе, да не один. Концерты Розенбаума на стадионе, группа Nautilus Pompilius, группа Секрет. Это знаковые имена. Можно взять даже такие экстремальные вещи, как Ласковый Май. Экстремальные они потому, что это проект для нишевой аудитории. Широкой публики, но нишевой аудитории. Так вот, мне казалось, что мы вместе с российским шоу-бизнесом идем правильным путем. Есть внимание, есть узнаваемость артистов. Есть самодостаточные артисты с собственной музыкой для страны, в которой они родились. Потом случилась удивительное. В тот период многие артисты комплексовали из-за того, что они иногда поют в ресторанах. Это был моветон. Все выходили из ресторанов, но при этом говорили, что выступать там не очень хорошо. Сегодня случилось так, что все опять стали петь в ресторанах. Все. Я имею в виду корпоративы, заказные концерты – все это основной доход артиста. Это первое. Второе заключается в том, что доступность артистов стала колоссальная. Вы можете увидеть артиста в соцсетях в неглиже, вы можете его увидеть в каком-нибудь клубе или ресторане на концерте. Артист стал очень доступен - на расстоянии вытянутой руки. Это тоже проблема шоу-бизнеса. Его проблема заключается в том, что нет мифов, нет звезд. Нет индустрии звезд. Я вижу, как шоу-бизнес стагнировал на моих глазах. Я об этом очень переживал и говорил: «Да как же так?». Тогда появились музыкальные каналы. На них крутили видеоклипы. Целый канал музыкальный показывал эти видео. За производство этих клипов артисты платили и еще платили за их размещение. Это утопия. Канал должен платить вам за то, что он показывает ваш клип. Это же их продукт, это то, на чем они зарабатывают. Нет, они все-таки брали за ротацию деньги и, в итоге, победили, конечно, «поющие трусы» (термин, который обозначает женские поп-группы, в которых основная ставка делается не на вокальные данные, а на внешность – авт.). Какие-то папики платили за своих приятных и любимых жен. Я все понимаю. Поэтому все, что было, разрушилось, и я не чувствую, что сегодня существует какой-либо авторитет. Количество плохо поющих фриков стало больше, чем число просто музыкантов и исполнителей, людей, которые умеют петь по-настоящему. При этом появилось гигантское количество кавер-групп сегодняшних, которые перепевают разные песни на разных языках, но я этого не очень понимаю. На моих глазах разрушилась индустрия видеоклипов, где я как-то отметился. Это случилось потому, что пришли продюсеры, которые почему-то взяли на себя ту ответственность, при которой они решили, что знают, как снимать видеоклипы. В свое время Мадонна и Майкл Джексон не знали, как снимать видеоклипы. По этой причине они нанимали специальных людей. Кстати, знаете, как Майкл Джексон отбирал режиссеров? Он просил прислать две минуты того фрагмента своей работы, которым режиссер гордится больше всего. Фрагмент мог быть из фильма, из какого-нибудь клипа. У нас же продюсеры решают то, что снимать, как гримировать артиста. Я с нуля занимался Алсу. Ну кто мне мог сказать, как мне делать? Я сам всегда принимал решения, мне платили деньги, это моя работа. Конечно, я певицу Алсу не слушаю в машине. Ни тогда, ни сейчас. Но я искренне понимал, что нужно сделать так, чтобы певицу, которой я занимаюсь, полюбили. Найти ей аудиторию, сделать ей образы – все это делал я, потому что это – часть моей работы. Витасу я придумал жабры. Кто мне будет что-то говорить? Продюсер? Зачем меня тогда нанимать? Возьмите себе оператора, возьмите себе художника цветокоррекции для того, чтобы сделать «модное» изображение и все. Мне это не интересно, шоу-бизнеса нет. Поэтому в нем никто уже не зарабатывает, нет параллельных бизнесов видеоклипов, все снимают что-то за три копейки.
- Поделитесь, пожалуйста, вашим взглядом на перемены в российской культуре и обществе, произошедшие с развитием Интернета, соцсетей и блогеров?
- Когда вся эта тема с Интернетом только затевалась, я выпускал журнал «Факел» (от английского нецензурного слова «f**k»). Это был первый журнал для молодежи, который поднимал социальные проблемы. Очень горжусь этим большим проектом. Очень популярный и модный был журнал. Мы его распространяли бесплатно по ВУЗам, библиотекам. Очень хороший журнал, прекрасные авторы. В этот период, когда Интернет только зарождался, соцсетей не было, и я придумал проект, который назывался «Фабрика». Пользователи могли сами написать статью онлайн, это и называлось «Фабрика». Это было до соцсетей, до LiveJournal и так далее. Я не стал это сильно развивать, потому что уже тогда увлекся кино и продолжал его снимать. Тем не менее меня интересовали вопросы дистанционного образования, и я рад, что получил награду Владимира Путина за вклад в российское образование. Сегодня происходит оголтелое развитие соцсетей, а не Интернета целиком. Интернет – это прекрасная услуга, прекрасный инструмент. При всех минусах Интернета, которые описывают критики, нужно понимать, что есть люди с ограниченными возможностями. Представляете, что для них Интернет? Всё. У кого-то есть комплексы публичности, связанные с объективными причинами, и вдруг они находят себя, находят друзей, общаются. Даже инкогнито. Только ради этого стоило создавать Интернет. К соцсетям и всему тому, что в них происходит (Tik Tok и так далее), я отношусь как к инструменту, не более того. Совершенно понятно, что я не воспринимаю под словом «друзья» тех, кто на меня подписан. Какие это друзья? Я их вообще не знаю. И они меня не знают. Какая-то часть, может быть, знает, но, в основном, я им не нужен. Проблема этих соцсетей заключается в том, что в России и Китае (оттуда ведь Tik Tok) очень низкий уровень культуры и образования. Я считаю, что в России нужно вкладываться не в новые технологии и искусственный интеллект. Это пурга какая-то. Под эту пургу сливаются гигантские деньги. Искусственный интеллект в Сбербанке - позвоните этому искусственному интеллекту. В моем прошлом и прошлом Грефа (основатель Сбербанка – авт), с которым мы одногодки, это называлось - автоответчик. Господин Греф, это – автоответчик! Задать вопрос вашему искусственному интеллекту невозможно. Вас все равно отправляют к оператору, и вы 20 минут слушаете музыку. Есть такая фраза: «свинья грязь найдет». Поэтому соцсети развиваются стремительно, грубо и резко. Показатель, безусловно, – это когда 23 миллиона человек, то есть целая большая страна, подписаны на некую Бузову. Это не проблема Бузовой, это проблема данных 23-х миллионов. Я для себя вывел формулу: если на кого-то подписано много людей, то можно на него не подписываться. Значит, там что-то не то. Как это так? Что это за такой универсальный контент, который собрал 23 миллиона? Поверьте, я заходил туда и все это смотрел. Кто-то пишет: «Ой, она красивая девушка, сексуальная!». Ребята, вы Интернетом пользуетесь? Там есть сексуальные девушки. Это какой-то феномен. Феномен нас, этих 23-х миллионов человек. Поэтому я думаю, что в будущем соцсети будут модернизироваться. Помните, как в период 2000-х годов появлялись закрытые, элитные клубы? Элитные не в смысле чего-то очень высокого, а закрытые, очень узкие и закрытые клубы. Я думаю, что это - будущее развития соцсетей. Не публичность, а что-то закрытое. Я спокойный пользователь Интернета. Это безумно удобно, это безумно интересно. Плюсов в этом в сто раз больше, чем минусов.
- Вы поставили целый спектакль о жизни Курта Кобейна под названием «Нирвана». В этом году самый знаменитый альбом группы Nirvana «Nevermind» отпраздновал свое тридцатилетие. Столько же исполняется так называемому взрыву гранжа, который продлился первую половину 1990-х годов. Как Вы оцениваете этот феномен сегодня? Имеет ли он значение для современности?
- Я считаю, что это было удивительное явление, потому что это не был шоу-бизнес. Скажем так, что Курт Кобейн, лично он, был последним музыкантом. А не представителем шоу-бизнеса. Я все время задавал себе вопрос, когда некоторые музыканты себе обязательно делают татуировки. Я всегда говорил, что это надо делать с какой-то концепцией. Должны быть идея, как это делали якудза в Японии. Кстати, я очень люблю Японию и там часто бываю. В Японии, если у вас татуировка, вас не пустят никуда в приличное заведение. Вы будете закрывать татуировки на руке, потому что там это не принято. Это ведь криминальная группировка. Я ловил себя на мысли, что почему-то я смотрю на западных рок-музыкантов, и на них это гармонично смотрится. А у нас, правда не у всех, это выглядит как инородные рисунки. Я думаю, что это - инородные рисунки, потому что это уже шоу-бизнес. Человек стоит перед зеркалом и думает: «Я пойду и сделаю татуировку». Должен быть порыв души. Можно заблуждаться, можно потом свести эти рисунки, но это должен быть порыв - что-то у себя на любимом теле нарисовать. Для меня Курт Кобейн – это человек, которого я долго и серьезно изучал. У нас успешно идет в театре «Модерн» спектакль «Нирвана». Спектаклю уже 15 лет. Я восстановил этот спектакль, и это не тот спектакль, который шел сначала с Найком Борзовым в главной роли. Сегодняшняя постановка ничего общего не имеет с тем спектаклем. Во-первых, за эти 15 лет изменился я. Я стал другим режиссером. Я стал старше. Я переоценил какие-то вещи относительно того, что происходило со мной и происходит в мире. Я переоценил свое отношение к профессии «режиссер» и к массовой культуре. Курт Кобейн для меня – это музыкант. Он не понимал, почему у него на счету вдруг появился еще один миллион долларов. Человек ходит в клетчатой рубашке и джинсах, и уровень потребления у него реальный, когда он понимает, на что он может потратить деньги и на что ему хватает. Он искренне не понимал, откуда взялся еще один миллион долларов. Несчастная судьба человека. Убило его не ружье, а героин, и в спектакле мы об этом говорим. Мне он безумно интересен. Вызывает гигантское уважение. Я не видел ни одного молодого человека, который случайно послушал бы группу Nirvana и не влюбился.
- Первая постановка этого спектакля была уже более 15 лет назад, еще в 2003 году, на сцене театра им. Маяковского. Именно тогда в спектакле в главной роли выступил Найк Борзов. В одном из интервью по поводу этого спектакля Вы сказали: «Меня раздражает, когда кто-то говорит, что Курт Кобейн не написал бы такую прекрасную музыку, если бы не наркотики. Это бред. Есть огромное количество бездарных наркоманов. Не нужно это соединять». Как Вы считаете, музыкант Найк справился с такой подачей образа Курта Кобейна?
- Найк 15 лет назад был идеален для этой роли. Я долго искал подходящего исполнителя. У меня никто не пел. Это глупо - петь голосом Кобейна, ведь энергия – всё другое. Мне казалось, что Найк идеален. Да, у Найка тогда был сложный период. Я, конечно, это понимал и этим пользовался. Он прекрасно понимал, что такое наркотики. Он этого не скрывал, он тоже понимал, что это грех, это слабость. Он этот путь прошел. Он по-настоящему плакал, потому что он понимал, о чем идет разговор, когда ты уже зависимый человек. Ты себе уже не принадлежишь. Сегодня я даже не пробовал Найка еще раз, потому что сегодня у меня уже другой запрос на актерское мастерство. Другой по сравнению с тем, что был 15 лет назад. У нас прекрасно играет эту роль молодой артист, которого мы на нее взяли. Это дебют Богдана Щукина. Великолепно играет. У меня такое ощущение, что с каждым спектаклем он все больше и больше похож внешне на Курта Кобейна. Хотя я никогда не ставлю это своей целью. Кобейн – блондин. Я не буду делать его афроамериканцем, это понятно. Совсем не обязательно, что он должен быть похож. Театр – это искусство обобщения. У нас есть ужасный фильм про Высоцкого «Спасибо, Что Живой» с резиновой маской Высоцкого на лице Безрукова. Это клиника. Она, кстати, продолжается. В космос улетели артисты (речь идет о полете в космос актеров Юлии Пересильд и Клима Шипенко для съемок фильма «Вызов» - авт.). Клиника продолжается. Что такое их полет в космос? Это неоправданный риск. И, наконец-то, две отсталые отрасли соединились! Отечественный кинематограф соединился с космической отраслью. Они вместе нашли друг друга, всё! Можно летать и снимать кино. Какое кино в космосе? Любой человек спросит: «Зачем?». Получается, чтобы снять повешенного, нужно повесить человека вживую, что ли? Подмена понятий в том, что такое большое кино. Дай Бог им здоровья, потому что это большое испытание для здоровья. Пересильд – прекрасная актриса. Сегодня спектакль «Нирвана» выше уровнем эстетически, энергетически. Он звучит совершенно актуально. Я так радуюсь, когда на этот спектакль приходят папа с мамой и сын. Папа с мамой видели Курта Кобейна в 90-е годы, и вместе с ними приходит какой-то парень молодой, который с ним только знакомится. И вместе они кричат: «Кобейн жив!»
- Думаю, что это замечательно. В 2009 году Вы начали вести на российском телеканале A-One телевизионную программу «Большая Рыба», выходящую в прямом эфире. Этот канал когда-то был достаточно важным инструментом для определения молодежного вкуса, создания тренда и поддержки альтернативной культуры. Как Вы считаете, нуждается ли современная молодежь в подобном институте сегодня?
- Уверен, что нуждается. Именно поэтому я вел эту программу на этом канале. Мне нравился контент, мне нравился настрой. Я чувствовал, что есть запрос аудитории на подобного рода программы. Таких программ не было. Это сейчас на YouTube популярны большие, длинные передачи и длинные интервью. Я один из первых понял, что нужно соединить слово и дело. То есть интервью и одновременное приготовление еды вместе. Принципиальной вещью в этом был прямой эфир. Два часа шла передача. Звонки в студию, смс — всё это было. Были уникальные люди, мы говорили о культуре. Самое важное в этой передаче для меня было то, что я объяснял людям о том, что такое процесс производства кино. Что такое ремесло. Это для меня было важно. Мы успешно существовали, были хорошие рейтинги, но потом всё стало укрупняться и меняться. Все опопсело, и эта передача закрылась, хотя она мне очень нравилась. Я хотел ее возобновить. Попытался это сделать и снял где-то две передачи. Понял, что больше заниматься этим я не хочу. Нужно было искать новый формат. Есть прекрасные интервьюеры, которые делают это лучше меня, и нужно искать опять какое-то новое звучание. То есть, у меня нет желания опередить, но нужно брать то, что самое свежее. Нужно брать свежий продукт. Для меня это всегда было важно, как и состояние дебюта. Если я теряю состояние дебюта, значит я плохой режиссер. Я же каждый раз делаю все по-новому. Будь то кино, шоу-бизнес, клипы, реклама. Театр, в который я влюблен. Пять лет я руковожу театром «Модерн». Как же я себе завидую, что я за 5 лет поставил «Войну и Мир» Толстого, спектакль «Нирвана» о Курте Кобейне, сейчас «Петра» и еще пять-шесть постановок, включая «Юлия Цезаря». Вы представляете, какое счастье реализации? Тем более, что есть еще свой уникальный коллектив в театре «Модерн».
- Да, это просто здорово. Я недавно посмотрел Ваш новый спектакль «Петр». Как я понял, в его основу легли работы поэта, писателя, критика, философа Дмитрия Сергеевича Мережковского, классика русской литературы Алексея Николаевича Толстого, исторические и архивные документы и свидетельства. В свое время Дмитрием Сергеевичем Мережковским была создана трилогия «Христос и Антихрист», а в 1919 году, до эмиграции, Мережковский переделал романы «Юлиан Отступник» и «Пётр и Алексей» в пьесы. Скажите, пожалуйста, именно эти материалы стали одними из тех, что легли в основу построения Вашей трилогии, и почему Вы обратились к этим произведениям?
- Они, и не только они. Если Вы обратите внимание, то заметите, что у Мережковского произведение называется «Христос и Антихрист». В моей концепции, причем эта концепция касается не только спектакля, но и моей жизненной позиции, оно называется «Антихрист и Христос». То есть, я Христа поставил на второе место. Что это за второе место? Это движение от тьмы к свету. У Мережковского было наоборот. У него был Христос, а потом - тьма. Я считаю, что мы движемся от земного (Антихрист – это земное. Наше искушение, грех и так далее) вверх, к Христу. Для меня важны эти три спектакля. Премьера первой постановки - «Петр», дальше будет «Леонардо Да Винчи» и «Иуда». «Иуда» — это самостоятельное произведение, оно не базируется ни на чем другом. Мы с вами вспоминали соцсети. Они – это яркий показатель того, что происходит в обществе. Если раньше дурака можно было знать во дворе (к примеру: в соседнем подъезде живет дурак), и мы знали его всем домом, то теперь есть соцсети, и об этом дураке знает весь мир. Вот есть дурак, и он сразу публикуется публично. Это ужас такой, все читают этого дурака. Я считаю, что дуракам нельзя выдавать фонарики. В театр приходят люди, и есть такие, у кого телефон работает с фонариком, и они его включают. Нельзя дуракам выдавать фонарики, это нужно запомнить. Просто для себя.
Мы понимаем, что мир как-то сдвинулся. Он стал каким-то открытым и публичным. Дурак пишет на весь мир, и все думают: «Вот он какой!». А он дурак, для него нет авторитетов. За ним нет дела, за ним нет поступка, а он, почему-то, популярный дурак. Мы часто переходим эту грань. Грань эта очень зыбкая - между Антихристом и Христом. Некоторые перешли эту грань и остались на стороне Антихриста. Некоторые перешли, осудили себя и вернулись обратно. Это очень важное движение, мы совершаем его несколько раз в день. Это очень важно, поэтому «Петр» звучит очень актуально. Вообще ничего не изменилось. Да, человечество за это время познало Иисуса, познало Магомеда, познало Будду, а что изменилось? Уровень моральный остался тот же. Да, люди летают в космос, а недра земли еще не изучены. Уровень моральный тот же, как в средневековье. Да, жертвоприношений нет, а все остальное - то же самое. Очень удивительно, как на эту тему можно рассуждать. Для меня театр – это всегда высказывание. Я рад, что мы за четыре с половиной года в театре «Модерн», с нуля, заработали своего зрителя, и финансово мы неплохо себя чувствуем. Горжусь работой всего коллектива.
- А роман Алексея Николаевича. Толстого «Петр I» – он является одним из источников создания спектакля «Петр», или были какие-то другие его материалы?
- Отчасти служил, но Алексей Толстой бессовестно поступил. Он взял целые главы у Мережковского. Он бессовестно переписал их, практически ничего не меняя. Совершенно понятно, что он выполнял заказ Сталина, чтобы оправдать жестокости Петра. Любой ценой можно достигать цель ради народа и, при этом, миллион людей уничтожить. Это произведение служило источником в меньшей степени. Мне не очень нравится роман «Петр I». Это незаконченный роман, потому что Толстой его не закончил. Мережковский в этом отношении сильнее. Потрясающий слог, язык. Удивительное чтение. У Мережковского мне не нравится то, что, почти в каждой строке, в каждом абзаце, на каждой странице, присутствует Антихрист. Петр I – Антихрист. Это мне не очень нравится. По этой причине в своем спектакле я исследую это, рассуждаю на эту тему, и я сострадаю Петру I при всей его противоречивой фигуре. Петр – это такая своеобразная домна. Печь, в которой он сжигал себя, сжигал всех. Ему совершенно не в чем завидовать. Так же, как и не стоит завидовать тому, что он сделал для России. Нельзя было идти революционным путем. Петр пошел революционным путем. Надо было идти эволюционным путем. Это очень важный момент, и это то, что в свое время пытался сделать Мао Цзэдун. Сжигание книг, сексуальная и культурная революция, все эти лозунги. Но он писал новый Китай на мозаике. Смойте рисунки с этой мозаики Мао, и вы обнаружите, что мозаика-то старая, китайская. Все равно у людей остаются пословицы и поговорки из уст в уста. Он не изменил Китай, Мао Цзэдун. Нельзя уничтожить основу, нельзя уничтожить историю. Петр пытался её переписать, пытался её сломать. Пытался из меня сделать голландца. Я не голландец, не получилось из меня сделать голландца.
- А какие именно исторические и архивные документы, свидетельства легли в основу создания этого триптиха?
- Разные. Александр Шишов, с которым мы писали этот сценарий и инсценировку «Войны и Мира», человек очень скрупулёзный. Мы использовали архивы Российской Федерации. Самое удивительное – это то, когда я работал над фильмом «Казус Кукоцкого», по книге Улицкой. Я очень люблю читать переписку современников. Не о Петре, а о жизни вокруг. Ведь что сейчас мои рассуждения о Петре? Они же очень субъективны, согласны? Я пытаюсь быть максимально объективным, но невозможно быть объективным. Тем не менее, я ставлю спектакль. Это художественное осмысление жизни Петра и моего отношения к нему. Поэтому я всегда читаю какие-то переписки современников. Там сразу все понятно. Переписки, которые не описывают жизнь Петра, а описывают друг друга и жизнь в этот период. Ну и, конечно, самое простое – это найти какие-то рукописи современников про Петра.
- Сейчас в Америке гремит большой скандал вокруг рок-музыканта Мэрилина Мэнсона. Его обвиняют в насилии сразу несколько женщин. Самый известный альбом этого артиста называется не иначе как «Antichrist Superstar» («Антихрист-Суперзвезда»). Как Вы считаете, кто выразил образ Антихриста в своих произведениях лучше всего? Может ли этот образ перейти в реальную жизнь, если обратится к ситуации Мэрилина Мэнсона как к примеру?
- Да, я знаю. Это хороший альбом. Вопрос интересный и очень сложный, требующий большого разговора на эту тему. Давайте, если мы начали с шоу-бизнеса, то и вернемся к нему. Оззи Осборн. Прекрасный исполнитель, абсолютно яркая личность. При этом, он взял и назвал себя «Принцем Тьмы». Все эти крики, дьявольские интонации. Он сделал это, и вдруг появилась популярность. Конечно, он до этого тоже был хорошим музыкантом и исполнителем. Зло притягивает. Это очевидно. Оно ярче, чем добро. Счастье – оно же очень тихое. Зло – оно очень яркое. От этого никуда не деться. Главное – это то, как вы умеете этим пользоваться. Что же касается суда над Мэрилином Мэнсоном, то я, в большей степени, никому не верю. Мы вспоминали сегодня группу Nirvana. Так вот парень, который был сфотографирован в возрасте младенца голым и плавающим в бассейне на обложке их альбома «Nevermind», подал на группу в суд за распространение порнографии с его участием. Мир безумен. Какая-то женщина вспоминает, что 60 лет назад её изнасиловал Боб Дилан. Это безумный, безумный мир. Об этом «Антихрист и Христос», об этом переходе. Это безумие какое-то, клиника. Причем люди не понимают одной вещи. Это удивительная вещь. Я понимаю, эти все скандалы кто делает? Где деньги здесь? Деньги в СМИ. На этом греют руки только СМИ и адвокаты. Больше никто. Ничего не будет, никаких судов. Вы прекрасно знаете, что в доказательстве изнасилования даже аудиоматериал не является свидетельством. Только видео. Какое видео? Кто-то кого-то съел, кто-то кого-то изнасиловал. Какой-то бред. Все ток-шоу на этом построены. Это мир масс-медиа. Мир масс-медиа будет еще долго провоцировать, чтобы на этом зарабатывать. Как и выборы, Трамп и Русский Свет. Мы ведь все понимаем, как это делается, и мы понимаем, зачем это делается. Кто-то думает, что это делается потому, что это – большая политика. Нет! Это большой бизнес масс-медиа. Между прочем, знаете кто самый большой авантюрист? Илон Маск. Он правильно просек, что нужно много денег тратить на пиар, рекламу и надувание щек. Есть странные люди, которые будут инвестировать средства в эти проекты. Все эти графики успеха через 30 лет и так далее. Безумные деньги, их не оправдывает никакая «Tesla» (название компании Илона Маска и её продуктов – авт). О чем вы говорите? Кто-нибудь ездил на этой машине? Это несерьезно. Я ездил на этой машине. Это просто несерьезно. Какой электродвигатель, какие батареи? Это переходный период к водороду. Весь мир думает только о водородном топливе. Это будет колоссальное крушение Илона Маска с этими полетами в космос. Это потрясающая авантюра. Мир разводится, а лохов нужно разводить. Я так считаю.
- C 30 декабря 2016 года Вы являетесь художественным руководителем Московского драматического театра «Модерн». Какова сегодняшняя концепция театра, и с какими задачами Вы сталкиваетесь на этом посту?
- Первое. Я считаю, что для меня театр, как и кино, но оно в меньшей степени, – это высказывание. Я не могу ставить спектакль думая о зрителях. Должен ли я придумать спектакль, чтобы зрителям понравилось? В театре уникальная ситуация. В зале сидят девочка 16 лет и женщина 60 лет. Они вместе присутствуют на одном спектакле, и вместе находят в нем что-то важное для себя. Вам любой маркетолог скажет, что это - не ядро целевой аудитории.
Второе. Для меня театр – это совершенное, сложнейшее, древнейшее искусство. Знаете, актер, которые не играет в театре – это не актер. Это типаж, это персонаж. Театр – это уникальная профессия, требующая дарования. Кстати, это касается и режиссеров. В театре режиссер должен видеть свое произведение от начала до конца. Я сейчас не про мелочи, а в большом смысле. В кино есть столько возможности что-либо переделать, столько различных инструментов. Самый простой и быстрый инструмент – это монтаж. Не говоря уже о съемках – как это все делается, и сколько времени на это тратится. Поэтому театр – это очень трудно, это безумно интересно, и это очень актуально. Двадцатый век – это век кино. Я рад, что я в этом веке отметился в кинематографе. Двадцать первый век – это век чего-то живого. Театр, перформанс. Того, что нельзя тиражировать. Это невозможно тиражировать. Мне столько раз предлагали, чтобы я за деньги снял свои спектакли и выложил их в Интернете. Я пока этого делать не хочу, хотя думаю об этом. Я должен придумать новый жанр. Это не просто спектакль, снятый в цифровом виде. Это не телеспектакли, которые я помню в Советском Союзе. Это уже что-то другое. Я работаю над этим, я придумываю, как это можно сделать, чтобы это было что-то другое. Поэтому театр – это здесь и сейчас. Это живое. Театр – это абсолютная территория свободы. Посмотрите, что творится в театрах по России. Да, есть плохие театры, есть скучные театры. При этом есть удивительные драматурги и прошлого, и настоящего. Есть отличные актеры. Ведь где служат? В церкви и в театре. Это же тоже о чем-то говорит. Почему-то это осталось, и без этого в театр лучше не заходить. Я за четыре с половиной года не пожалел, что я так плотно занялся театром.
- Последний вопрос: чем порадует нас Ваш театр в ближайшем будущем и каковы Ваши личные творческие планы?
- Дальнейшие планы – это, все-таки, закончить трилогию. Выпустить весной спектакль «Леонардо Да Винчи», а потом «Иуду». Но я думаю, что перед тем, как приступить ко второму спектаклю, «Леонардо Да Винчи», я выпущу другой спектакль. Я должен немного выдохнуть и пойти в другую сторону. Будет другой спектакль с молодыми актерами, которые пришли в театр. Также я не очень надеюсь, но думаю, что, все-таки, нужно делать и кино. Я не понимаю систему координат, как найти финансирование. Государство снимает военные драмы, а я считаю, что нельзя превращать фильмы о войне в приключенческий жанр. Это преступление. Война – это трагедия или минимум - драма. Я не очень понимаю систему координат, но думаю, что Господь это как-то исправит. У меня есть интересный проект про Маяковского, есть очень интересный проект про Адама и Еву. Есть желание снять детский фильм. Надо придумать, как найти финансирование. Я не очень это понимаю, потому что бизнеса в кино нет. Не верьте никому, кто говорит, что в кино можно заработать. Сегодня 99% картин снимается на государственные деньги. «Великие продюсеры» убедили государство, что нужно много денег тратить на кино. Классно же придумали! Государство дает деньги, продюсеры деньги не возвращают. Ну класс же! И, при этом, они считаются успешными продюсерами. Если человек успешный, то пусть он берет коммерческие деньги и зарабатывает себе и стране. Нет, все работают на государственные деньги. И так будет долго. Этот круг надо разорвать, потому что люди, которые дают деньги напрямую, зависят от тех, кто снимает. А те, кто снимают, сами дают себе награды. Круг замкнулся. Классная схема, она рабочая в этом кругу. Но в этот круг не попадают зрители. Они не понимают, зачем так много спортивных драм. Люди этого не понимают. В театре – разнообразие, в театре идет очень много спектаклей. Гигантское разнообразие, потому что автор остался в театре. В кинематографе нет автора. В кинематографе есть только стяжательство.
