Юрий Грымов: «Я не верю в коллективное высказывание. Высказывание может быть только личным»

Закончился 30-й театральный сезон в нашем театре. И первый полный сезон, который я отработал в должности художественного руководителя «Модерна».

Я с самого начала говорил, что не хочу связывать направление жизни театра с архитектурой, как-то ассоциировать с помещениями и т. д. Ведь театр может жить где угодно: на площади, в подвале, в квартире, на роскошной сцене. Поэтому то архитектурное наследие, которое сохранилось в виде исторического здания, для меня не так важно, как то, что происходит в этих стенах. Если бы перед нами стояла задача создать архитектурный музей — тогда да, тогда имело бы смысл развиваться в рамках того стиля, который заложен в архитектуре, подчеркивать связь с Серебряным веком и тому подобное. Но мы заняты другим.

Сегодня в этих стенах живет коллектив единомышленников — ярких, прекрасных, творческих людей. Я говорю так не потому, что руковожу театром; если бы мы переживали проблемы, я точно так же открыто сказал бы и об этом. Это одна из интереснейших трупп Москвы. Интересная именно как сочетание, как мозаика очень разных талантов, возрастов, национальностей, темпераментов. Эти люди смогли за год выпустить шесть спектаклей. Шесть труднейших премьер. «Юлий Цезарь», вышедший недавно «На дне» — сложнейшие вещи. Сложнейшие с точки зрения драматургии, с точки зрения существования на сцене, с точки зрения материала. Шекспир, Горький — это ой как непросто. Это сложные авторы, чей незыблемый авторитет способен буквально подкосить. Этот авторитет давит на режиссеров, он может уничтожить актера — когда начинают трястись колени и кажется, что нет никакого другого пути, кроме как идти след в след за великими предшественниками. То есть в очередной раз воспроизводить шаблон. Высокий, но шаблон.

Хочется верить, мы справились. По крайней мере, у нас нет ощущения, что Шекспир с Горьким нас подавили. Хотя, повторюсь, противостоять этому соблазну было очень непросто. Если говорить о Шекспире, то он, как воронка, затягивает тебя в какой-то хрестоматийный романтизм, в сказку, в робингудовщину. А между тем «Юлий Цезарь» — это совсем не сказка, совсем. Это разговор о народе, о власти, об их взаимном циничном отношении друг к другу. Не сорваться в романтизм было для нас самым сложным.

В «На дне» была другая проблема. Пьеса очень трудная для прочтения, тяжелый язык. И с этим невозможно справиться, если не оживить и одушевить каждого из персонажей. Как только это получается — Горький вдруг расцветает, пьеса превращается в этакие заросли малинника: ты видишь на ветках яркие, спелые ягоды, тянешься к ним, осторожно раздвигая сплетенные ветви и цепляясь за колючки; сорвав несколько, видишь в глубине еще больше. Откуда-то из глубины куста выпархивают мотыльки, у корней зеленой струйкой промелькнет ящерица. Все живет и движется. Вот это — Горький. Для меня это было настоящим открытием. Феномен. Для иллюстрации: первые четыре минуты спектакля я ставил три недели. А потом — сорок минут за два дня. Все эти недели мы переживали какую-то ломку, борьбу с автором, с материалом, самими собой.

Вообще, для меня автор — это друг, собеседник, с которым можно разговаривать, спорить, шутить. Если ты поддаешься давлению авторитета, то в такой ситуации автор становится либо кумиром, либо каким-то начальником, который может приказать или рассердиться. Оба пути — тупиковые.

Когда я говорю про коллектив единомышленников, я имею в виду не только труппу. Это и дирекция, и художники, и все остальные сотрудники. Хотел сказать, что это люди, которые «тихо делают свое дело», — нет, они работают активно и очень профессионально, ярко. Они созидают. И делают это успешно — что не может не почувствовать и зритель.

По сравнению с прошлым летом, «за отчетный период», наши продажи выросли на 16 процентов. Притом что у нас выросли и цены на билеты — если сравнивать с прежним «Модерном». Пока я не собираюсь снижать цены. Потому что, как я всегда говорю, театр — это дорогой вид искусства, это ручная, живая работа множества людей. Хотя я вижу, что многие театры сейчас снизили цены. Есть одно правило продажи билетов: если у тебя все билеты раскупили за два дня, ты ошибся с ценой; если ты накануне спектакля не продал большую часть билетов, ты ошибся с ценой. Правильная цена — где-то посередине. Надо думать. Я вижу, что у людей стало меньше денег. Это очень хорошо видно, например, по нашему театральному буфету. Приходят, например, дети с родителями на «Затерянный мир». И многие не покупают ничего, даже сок.

Тут я начинаю думать уже как человек, ответственный за людей, которые работают рядом. Если на сцене десять человек, то за кулисами — еще столько же, минимум. Плюс билетеры, охрана и пр. А зал — сто человек зрителей. И если билеты будут стоить двести рублей — как платить зарплату?

Я радуюсь тому, как заполняются сегодня наши залы, но хочу большего. Хочу более динамичную схему продажи билетов. Со следующего года планирую создать клуб «Модерн», члены которого на старте продаж билетов получат скидку 30 процентов. В первые дни продажи — 20 %. То, что мы стали больше зарабатывать, позволило увеличить зарплату сотрудников театра в среднем на 12 процентов. Акцентирую: это повышение — не за счет госбюджета, но только из заработанных средств. А в следующем сезоне мы ставим для себя задачу повысить зарплаты еще на 18-20 процентов.

За прошедший год все мы — труппа, сотрудники, я как худрук — стали лучше понимать друг друга. Во многом поэтому, например, в спектакле «На дне» у меня заняты только актеры театра, мы никого не приглашали. Как мы к этому пришли — разговор отдельный и, наверное, гораздо более личный. С некоторыми актерами мы говорим о роли, с некоторыми — о персонаже, с третьими вообще другая история: выучи текст и выходи на сцену. Актер для меня соавтор, хотя при этом я против коллективного творчества. Почему? Я не верю в коллективное высказывание. Высказывание может быть только личным.

Актер — это некоторое творческое пространство, которое он возделывает. Да, он прислушивается к тому, что я хочу, говорю и советую, но это пространство — это его территория. Я не режиссер-нянька, не педагог.

Главная цель любого театра (и нашего, разумеется) — это сам спектакль. За сезон мы выпустили шесть премьер. Это чрезвычайно много. Я даже слегка переживаю по этому поводу. Потому что наш зритель, в какой-то своей части, не успевает за нашим ритмом. Но мы сознательно взяли такой темп: нам нужно обновить репертуар. Шесть премьер — это очень много для одного сезона, но этого нам по-прежнему мало, если говорить о полноценном репертуаре. Мы — репертуарный театр, мы не антреприза, и поэтому наша цель — четырнадцать спектаклей. А то и шестнадцать.

Кстати, об антрепризе: тот же Дягилев каждый год выпускал новый спектакль, ни один из его спектаклей на шел дольше одного сезона. Почему? Зрительская аудитория невелика. По театрам ходит один и тот же зритель.

Четырнадцать-шестнадцать спектаклей — это планы на ближайшие годы.

В прошлом году я совершил ошибку: мы попытались устроить плавающий график летних отпусков, казалось, что в этом есть смысл. В результате у многих наших сотрудников — у дирекции, у меня в том числе — фактически не было полноценного отдыха. Но и полноценной работы тоже не получилось. В этом году мы все вместе уходим в отпуск в июле. Останутся только технические сотрудники, которые будут обеспечивать содержание здания. С 1 августа мы приступаем к репетициям «Войны и мира». Постановка приурочена к 150-летию написания этого великого романа и 190-летию со дня рождения Льва Толстого. Премьера запланирована примерно на середину ноября.

Мы с драматургом Александром Шишовым три года работали над текстом. Как всегда в таких случаях, мы максимально сохраняем толстовский текст. Конечно, мы сократили пространные «лирические отступления», описания природы и тому подобное. И вскоре после того, как текст был готов, я сделал для себя открытие: в современном театре Толстого боятся. Странно, но факт.

Я предлагал эту постановку нескольким театрам. В РАМТе, где уже несколько лет успешно идет мой спектакль «Цветы для Элджернона», Алексей Бородин, тамошний худрук, сказал, что ему идея не интересна. Я доехал даже до Калуги, отобрал там актеров, провели несколько репетиций, но потом дирекция сказала, что они не потянут такую постановку.

При этом никто меня не спросил, что я хочу видеть на сцене с точки зрения декораций и костюмов. Почему-то все боятся заранее. Хотя, как я теперь понимаю, эта постановка по силам даже не самому мощному и богатому московскому театру «Модерн». Могу сказать, что по своему бюджету «Война и мир» не выйдет за общепринятые в Москве рамки — несколько миллионов рублей. Нам очень помог полученный грант Департамента культуры Москвы.

Прошедший год дал мне возможность внимательно посмотреть на жизнь современного театра с очень разных точек зрения — художественной, технической, финансовой, юридической. Неожиданно едва ли не на первое место вышла проблема кадров. А именно, проблема подготовки молодых актеров.

Сейчас я понемногу продолжаю отсматривать выпускников театральных вузов. Наш кастинг, о котором мы объявили в прошлом году, продолжается. Например, мы будем набирать людей для «Войны и мира» — для массовых сцен, для танцевальных. Впечатления у меня очень неоднозначные. Девяносто процентов мне не нравится вообще. Я смотрю на молодых ребят и понимаю, что они ошиблись с выбором профессии. Вот, стоит передо мной красивая молодая девушка. Уверен: в детстве все вокруг умилялись: ах какая красавица, какие глаза, ах как хорошо малышка читает стихи, как поет, как уверенно выступает на утренниках! Ну просто актриса! И вот, девочка вырастает с этой мыслью, поступает в театральное училище, учится там несколько лет, заканчивает его, — а она не актриса! Все при ней, но она не актриса. Таких — девяносто девять процентов. Юноши приходят. Этакие Актер Актерычи. В моей юности такие ребята считались «душой компании», они обычно сидели в окружении девушек и играли на гитарах. Но они не актеры, они хорошие ребята с гитарами. Этих Актер Актерычей видно с десятого ряда, невооруженным глазом.

Конечно, есть настоящие талантливые ребята. Их, как всегда, очень немного. Но они есть.

Вообще, опыт проведения кастинга меня навел на одну мысль, которая разрешила одно давнее внутреннее противоречие: я не понимал, чем объяснить тот низкий общий уровень наших сериалов на фоне, в общем, достаточного количества творческих вузов, театральных студий, школ актерского мастерства и пр. Теперь у меня одно сомкнулось с другим: Актер Актерычи — это и есть основной материал, из которого сегодня создаются сериалы (про большое кино даже говорить не буду). Вот поэтому, стоит три минуты посмотреть любой российский сериал — и, даже не разбираясь в сюжете, вы сразу чувствуете: не то, не верю.

Между прочим, в той же Америке нет избытка актеров. Потому что там есть мощная индустрия, производится огромное количество фильмов ежегодно — тысячи картин, сериалов, тысячи каналов. Соответственно, есть сотни актерских агентств, актерских школ. В этих школах, кстати, никто по четыре года не учится. Я не раз об этом думал, когда смотрел на молодых ребят и девушек, потративших ЧЕТЫРЕ ГОДА (может быть, лучшие годы!) своей жизни на то, чтобы приобрести — что? Ремесло? Так я даже особого ремесла не вижу. Техника важна: координация, голос, движение и т.д. Но и этого нет.

Притом, что, я же знаю, они много учатся, они по-настоящему живут этим — но где же результат? Почему молодые люди, которые пять минут назад были модно одеты, громко болтали и искренне смеялись на улице, при выходе на сцену превращаются в старичков? В свои девятнадцать они читают фрагмент из «Анны Карениной». Никто не читает современную прозу, никто не читает современные стихи. Да пусть я даже не пойму эти стихи — лишь бы только передо мной был живой человек! Нет: молодой человек закрывает глаза, вдох-выдох и — щелк! — перед тобой на сцене старичок.

И вот, задумался я про систему актерского образования. По-моему, что-то идет не так. Как надо — вряд ли отвечу. Но я созрел для того, чтобы открыть свою актерскую школу. Это будут двухмесячные «курсы повышения квалификации» для выпускников театральных вузов, обучение платное. Сейчас я работаю над своей собственной, исключительно субъективно составленной программой. Думаю над тем, чтобы создать при театре «Модерн» актерское агентство. Выпускники актерской школы будут зачисляться в это агентство. Они смогут играть в нашем театре, мы можем его рекомендовать для съемок в кино и так далее. Это большая работа, но она мне сейчас необходима.

Мы продолжаем наш проект «Приходите сегодня»: театр «Модерн» открыт для сотрудничества с драматургами и режиссерами, в следующем году свой спектакль ставит у нас Владимир Панков. Мы по-прежнему ценим мнение зрителей и критиков и рады любым конструктивным предложениям и пожеланиям — как нам сделать «Модерн» еще более интересным. Мы не стоим на месте. «Модерн» — это не музей и исторические интерьеры, «Модерн» — это движение. Мы движемся вперед.

Художественный руководитель театра «Модерн» Юрий Грымов 

Фото: Вячеслав Михайлов