В
ы пережили ребрендинг совсем недавно. Насколько это было хлопотное дело — все-таки сменить логотип? Насколько дорогое — сайт перерисовать?
Юрий Грымов: Это не хлопотно, это совсем недорого. Гораздо сложнее создать театр, потому что театр — это люди, которые работают, и люди, которые приходят в театр, что называется, долго ли умеючи. Сделать сайт — как Бродский говорил, кто на что учился — это просто.
Вы нанимали какое-то бюро или все делали своими силами?
Юрий Грымов: Да я бюро-то, я — самое лучшее бюро в стране в этом плане.
То есть та звезда, которая стала вашим логотипом, это ваша идея
Юрий Грымов: Да, это моя идея, это делал прекрасный дизайнер Костя, который у меня есть в студии. Мы какие-то услуги иногда выполняем, правда, все меньше и меньше, это мало кому надо — что-то качественное, все стало такое, быстренькое… А я все-таки уделяю этому внимание большое, поэтому это делает всегда моя студия.
Самая обсуждаемая история, которая случилась в связи с новой жизнью театра «Модерн», это дресс-код, который вы ввели для зрителей. Все-таки сейчас мода идет на поводу у жителей мегаполиса, многие ходят на работу в кроссовках, Роберт Дауни-младший на красную ковровую дорожку приходит в смокинге и в спортивной обуви. У вас с этим строго. Почему вы решили так?
Юрий Грымов: Мне кажется, это очень важный момент — дресс-код. Мы вводим его — внимание! — с 23 мая, когда будет премьера нового спектакля «О дивный новый мир». С 23 мая на все спектакли большой сцены в 19:30 у нас вводится дресс-код, то есть людей в спортивной обуви мы не пускаем, в тренировочных костюмах и так далее. Почему? Хочется ответить коротко: потому что. Мой монастырь — мои правила, это первое. А если говорить серьезно, то я отвечаю: почему умер кинематограф? Я не про отечественный сейчас, он давно, к сожалению, умер, потому что нет экономической базы и вообще ничего нет. Если говорить про мировой кинематограф, который тоже исчезает, и каждый год падает процент посещаемости, все очень просто. Американцы придумали в основном поместить кинотеатры в торговые моллы, то есть между трусами и носками — и там кинотеатр. Значит, какое должно идти там кино? Соответствующее.
Театр — это вещь очень дорогая, это надо просто принять, и разговоры об экономике театра, о том, что билеты очень дорогие в Москве... Театр — это дорого, это роскошь, и люди должны приходить, как мне кажется, в театр не потерять время, а приобрести. Поэтому я приглашаю всех прийти одетыми. Это не значит, что я прошу вас надеть смокинг и так далее. Во всем мире это называется А5 — вещи после пяти. Я сейчас одет, как в театр, на мне пиджак…
Меня бы пустили после работы в том, в чем я есть?
Юрий Грымов: Теоретически то, как вы выглядите, то есть черно-белое, у вас небольшая жакетка, брюки — наверное, да, но вы будете сами не очень комфортно чувствовать, потому что когда рядом будут люди более нарядные — костюм, юбка, будет более вечерняя одежда, так называемый «коктейль». Мы каждому зрителю даем шампанское. Оно входит в стоимость билета, это бесплатно. Это вечер — мы специально сделали зал, у нас в зале 320 мест, к сентябрю сделаем 400 мест, но при этом — небольшой зал. Однако у нас сцена практически, как в театре Вахтангова: 12 метров зеркало сцены (ширина сцены), глубина, может быть, не такая… У нас сейчас прекрасное оборудование, мы поставили свет и так далее, это очень важно. И вы сидите в креслах... Знаете, я не маленький человек, и я не могу сидеть в некоторых театрах, то есть я иногда не умещаюсь.
У вас бизнес-класс?
Юрий Грымов: Думаю, что ближе к первому. На наших креслах подушка очень толстая, то есть человеку тяжелому, крупному будет комфортно сидеть — это первое. И второе: я при росте 1 метр 90 сантиметров сижу в зале, и, если вы пройдете на свое место, я даже не встану.
Это новые кресла и новый зал?
Юрий Грымов: Нет, старые, мы просто немножко по-другому их поставили. Сейчас такие кресла практически уже не делают, с таким количеством поролона, условно говоря. Поэтому мы и хотим, чтобы зрителю было комфортно, чтобы он смотрел на сцену и видел артистов не так, из жизни насекомых, где-то вдалеке, а у нас с каждого ряда видно прекрасно, это очень интимный театр.
Мне бы хотелось закончить разговор о дресс-коде, потому что он очень важен даже у людей, у которых на службе есть дресс-код, у банковских работников есть такой формат, как пятница, и кто-то может спонтанно, например, собраться к вам в театр
Юрий Грымов: Спонтанно вы собраться в театр не сможете, потому что билеты продаются задолго. Вот мы сейчас продали уже практически всю премьеру, уже июнь распродаем. Спонтанно не получится.
Допустим, повезло и подарили, но это более-менее приличный вид. Есть правила, которым нужно следовать, у вас они тоже есть, рассчитываете ли вы на то, что какие-то спорные ситуации, когда кто-то из служащих театра будет не прав?
Юрий Грымов: Мы контролируем это. При конфликтных ситуациях мы вернем деньги за билет, но мы дадим вам в аренду пиджак.
Как в хорошем ресторане.
Юрий Грымов: Да.
Вы уже технически это как-то продумали?
Юрий Грымов: Технически продумали. У нас есть пиджаки, мы говорим и про женские, а обувь — нет, это все-таки гигиена и немножко другая история. Но пиджаки у нас заготовлены, то есть люди могут себе взять на
спектакль пиджак. Однако, вы знаете, все разговоры, которые идут в Сети про дресс-код — кто-то возмущается и так далее, вы знаете, что это о нас говорит? Наше пролетарское прошлое. Объясню такую вещь: когда я ходил в театр с бабушкой, со мной носили все время обувь в пакетике и переодевали мои детские валенки в туфли, то есть я ходил в нормальной обуви. И это было принято в Москве всегда. А приходить в тренировочных и в уггах в театр неправильно. Я могу ошибаться, наверное, кого-то это оскорбляет, но это театр, которым я руковожу, и там не только на сувенирной продукции театр, и на театре, и на программке написано: «Художественный руководитель театра «Модерн» Юрий Грымов». Если вам в театре нахамили, если в театре плохо пахнет, если плохо играют актеры, виноват кто? Я, Юрий Грымов. Поэтому это мои правила, мы делаем все возможное, чтобы людям было интересно, прежде всего, и комфортно. Мы живем в XXI веке, XX век — это век кино, XXI век — это век перформансов, век театра, когда нельзя украсть, когда прямой контакт. Театр — это очень дорого. В спектакле «О дивный новый мир» на сцене участвуют 38 человек, это густонаселенный спектакль, и 26 человек за кулисами. Это не может быть дешево, согласны? Это не бывает дешево, это здесь и сейчас. Это новый разговор.
Как вы выбрали этот материал?
Юрий Грымов: Ну, я иногда читаю.
Это ваша была любимая книга, или она просто соотносится с сегодняшним днем?
Юрий Грымов: Я боюсь определения «любимая». Она была для меня очень интересной, она произвела на меня яркое впечатление, потому что это антиутопия, и мне казалось, что все это очень знакомо. И когда ты начинаешь смотреть — 30-е годы, Америка, а написано про сегодня, про XXI век. Я взял права, получилось так, что Ди Каприо, актер, и Ридли Скотт взяли права на фильм, а Стивен Спилберг запустил сериал как продюсер «О дивный мир», а я получил права на это произведение. Его не было в России, то есть в России это не ставилось никогда.
Сложно и дорого было права получить?
Юрий Грымов: Нет, это не дорого, дорого все в России. Когда вы одержимы своей идеей, и вы не сумасшедший, а четко понимаете, что вы делаете, в том числе считаете деньги, ответственность и так далее, то вам идут навстречу и с вами общаются. Мы обратились к наследникам Хаксли, мы договорились; могу Business FM сказать, что он получает 8 % с каждого спектакля.
Неплохо.
Юрий Грымов: Неплохо, да. Это чуть-чуть многовато, я бы хотел, чтобы это было 6%, но, уважая имя и так далее, у него 8 %.
Кстати, какой у вас бюджет, у спектакля «О дивный новый мир»?
Юрий Грымов: Постановочный бюджет где-то… сейчас я не хочу уходить от ответа, но я попробую, чтобы вам было понятно: у нас государственный театр, у нас есть госфинансирование, то есть есть финансирование части постройки декорации, есть услуги театра, которые внутри театра существуют, есть то, что уже в театре. Скажем так, живых денег — вы же Business, у вас надо про деньги — можно говорить где-то о 10-11 млн рублей на постановку, то есть это костюмы и часть декораций. Сюда не входит новый свет итальянский — самый лучший, который в мире есть, мы поставили сейчас. Поэтому где-то такая сумма.
Вы упомянули итальянский свет и вообще произошло технологическое переоборудование театра. Вот это все на какие средства? Вам помог Департамент культуры Москвы?
Юрий Грымов: Да, конечно. Смотрите, я государственный служащий. Я никогда в жизни не получал зарплату — не в смысле, занимаюсь сейчас пижонством или что-то смеюсь над этим. У меня никогда не было заработной платы. Сегодня она у меня есть. Я получаю в месяц 60 тысяч рублей как государственный служащий.
Вам хватает?
Юрий Грымов: Нет. Не хватает, и мне жалко, что у нас в театре актеры получают совсем маленькие деньги, но это сегодняшняя жизнь театра. Но я и весь театр, служащие театра и актеры театра, должны получать адекватные деньги. Мы это сделаем, поверьте мне.
То есть вы придумали уже какую-то бизнес-схему?
Юрий Грымов: Ну, я придумал механизм, который должен приносить деньги театру. Часть денег, которые поступают из бюджета, включая даже мою заработную плату, нам платит департамент культуры. Я, знаете, скажу вам честно, достаточно не замечен в том, чтобы кого-то специально хвалить, но я в большом восторге от того, какое идет общение с Департаментом культуры Москвы. В частности, с вице-мэром Леонидом Печатниковым. Вы знаете, все очень хотят что-то изменить к лучшему — то, что мы говорим в культуре, в театре. Я это вижу.
Для вас это было неожиданно?
Юрий Грымов: Немного. Мне все время казалось, что чиновники — люди дистанцированные. Ну, понимаете, они дистанцированные от понятия «культура» в прямом смысле слова. Это некая функция. Департамент идет навстречу, чтобы что-то изменилось, потому что театру «Модерн» 30 лет в этом году, но его не было на театральной карте Москвы последние 15 лет, если уж быть честными. То, что я увидел, когда мне достался театр, — я был в шоке. Но вы можете представить зал, старое историческое здание, кстати, знаменитые биржа зерна и два банка там были, а до этого — московская масонская ложа. Это большой зал белого цвета, там практически ничего не происходило. Ну, нельзя играть в белом помещении спектакль. Рефлекс от сцены есть и так далее. Мы все это сейчас перекрасили, привели в порядок фойе, и я надеюсь, что там будет очень уютно. Мы опять-таки про бизнес-схему говорим, сейчас не успеваем, потому что прошло только четыре месяца, как я руковожу. Мне надо еще спектакль было поставить, сейчас будет его премьера, и мы это сделали. Будет удобный буфет, то есть вы убегаете из своего банка или с радио и идете на спектакль. И я не хочу, чтобы вы стояли в очереди в антракте.
А как? У вас будет электронная очередь?
Юрий Грымов: Да, вы будете заказывать. Вы приходите в театр, к вам подойдет девушка или молодой человек. Вы напишете, что хотите покушать, и в антракте будет накрыт на вас стол.
Ну, расскажите про меню, пожалуйста.
Юрий Грымов: Мы сейчас это обсуждаем. Это не так просто, потому что мы должны только через два месяца получить лицензии и так далее. То есть это будет. Сейчас пока — условный кейтеринг, но тоже цивилизованный, чтобы было удобно вам кушать, чтобы вы не смогли испачкаться. Чтобы это было быстро, потому что антракт 20-30 минут. Это тоже очень важно сегодня. Но это все равно номер два после того, зачем вы пришли в театр. Вы пришли получать эмоции.
Театр — это всегда высказывания, поэтому я начал эти еще высказывания в Театре РАМТ, четвертый год идет спектакль «Цветы для Элджернона», вот и Хаксли «О дивный новый мир» — это мировой бестселлер 1931 года. Мы ставим его в театре «Модерн».
У вас еще будет несколько премьер, которые вы уже анонсировали. Уже идет репетиционный процесс?
Юрий Грымов: Понятно, что Хаксли «О дивный новый мир» сейчас будет, в мае и июне. Также у нас идет совсем новый, прекрасный детский спектакль «История простого карандаша», то есть это то, под чем я уже подписываюсь как худрук. Это не я ставил, а молодой режиссер Елена Котихина. Это так трогательно! Могут приходить дети, которым шесть, семь — до десяти лет. Это потрясающее произведение. Вы будете умиляться, смеяться, плакать — это так интересно. Нравственно трогательно, ну просто до слез! Вы будете сами реветь, взрослые родители. Отправляйте детей — там потрясающая вещь. Не просто «Ля-ля-ля, ля-ля-ля» — позор такой иногда бывает в театрах, мамаши ходят с детьми… У нас вы увидите потрясающую историю о карандашах. Ведь карандашом можно написать любое слово, правда? Вот об этом речь.
Так, а все-таки о взрослых…
Юрий Грымов: Для взрослых в октябре выйдет спектакль новый в моей постановке
«Матрешки на округлости земли» Это очень необычная пьеса Екатерины Нарши, современного драматурга. Очень необычные будут играть звезды приглашенные. Сейчас у меня, кстати, в Хаксли играет великая Анна Каменкова,— это звезда Эфроса. И потрясающий, ярчайший актер современности Игорь Яцко. Поверьте, вот сейчас я снял его в фильме — у меня будет фильм еще, в этом году выйдет «Три сестры» по Чехову, — и вот он у меня снялся. Сейчас он в театре. Вы будете потрясены даром Игоря Яцко.
В октябре у вас «Матрешки». Но не было бы логичнее...
Юрий Грымов: В ноябре у нас столетие революции. Мы выпускаем музыкальный спектакль с элементами оперы по великому, по знаковому произведению Александра Блока «Двенадцать». Музыку к этому произведению написал великий композитор Владимир Дашкевич. Либретто написал Юлий Ким. Нормальная команда? И еще Блок. И там еще немножко есть Маяковский, Ким и Дашкевич — вот такая будет опера.
Вы же еще собираетесь поставить какую-то пьесу о террористах. Что это за материал?
Юрий Грымов: Я все время стараюсь делать то, что мне близко и то, что меня по-настоящему волнует, как-то трогает, ну, прямо совсем. Конечно, то, что происходит в мире про терроризм. С терроризмом — это, конечно, горе. Это кошмар, нужно какое-то осмысление. И у меня есть пьеса. Может быть, это будет фильм, хотя я разочарован в кино, к сожалению. Кстати, знаете, вот тут недавно сказал один мой любимый режиссер, Дэвид Линч, я хочу подписаться под этим: он больше не будет снимать кино. Он сказал, что те фильмы, которые ему нравятся, совершенно не собирают деньги в прокате, а те фильмы, которые ему не нравятся, зарабатывают большие деньги. Он сказал: я больше не буду снимать кино, я ничего не понимаю. Мой случай. Я ничего не понимаю. Я не могу смотреть эти фильмы категории «Г», которые собирают деньги. Все, я закрыл эту тему, поэтому может быть, мы снимем фильм. Или поставим пьесу как минимум, которая будет называться «Рабочий полдень», про террористов сегодня. Про сегодняшний день.
Но, несмотря на ваше разочарование в кинематографе, у вас «Три сестры» выходят...
Юрий Грымов: Да, это тот самый Чехов. Это та самая пьеса «Три сестры». Это фильм. Но у Чехова девушкам и молодым людям 20-25 в пьесе, а у меня всем по 60. Это совсем другое проживание существования, хотя я не менял Чехова. Ну, вы представляете, Маша, которую играет та же Каменкова, представляете, влюбиться в 60 лет при муже и в омут с головой за Вершинина? Согласитесь, это не в 25?
Значит, все-таки не так велико ваше разочарование в кино?
Юрий Грымов: Да нет, разочарование. Никому это не надо. Я в Интернете, в Facebook, в Instagram почитываю какие-то рецензии. И было написано про разные русские картины, которые выходили — это прорыв, это гордость русского кино, мы наконец-то догнали Голливуд! Читали, наверное, такие слова. Я смотрю эти фильмы — если это прорыв, это гордость, то я — отстой.
Какие? Вы уж скажите.
Юрий Грымов: Про фантастику снимают какое-то кино. Я, когда это все смотрю, искренне не понимаю — какой же там прорыв? Зачем гнаться за Голливудом-то? Что, какие-то комплексы? Я снимаю советское кино.
В идеологическом понимании этого слова.
Юрий Грымов: Да ни в каком. В качественном понимании — когда актеры играют, когда они понимают, что они делают. Это совсем другое. Я — поклонник советского кино. «Русское кино» — уже такого нет понятия. Есть советское. Оно сформировалось в советский период. Прекрасные картины, большая культура. Я горд тем, что я знаком был с теми людьми, которые сейчас ушли. И у меня нет комплексов, я снимаю вот такое кино. Я рад, что отмечен наградами, и зрительским вниманием не обижен — понятно. Но я же вижу тенденцию полного экономического краха российского кино. Полного. Это целую передачу надо посвятить. Я готов поговорить. Это полное крушение. Не верьте никому, что там есть какой-то бизнес — там его нет.
То есть вы вышли в убыток на «Трех сестрах»?
Юрий Грымов: Я еще не могу сказать, потому что проката не было. И проката-то не будет толкового. Кто же нас возьмет, когда тут «Человек-паук», «Человек-муравей», «Человек-какашка» — и вдруг какие-то «Три сестры». Какие «Три сестры» — это шизофрения какая-то, так, если со стороны. В октябре мы появимся в маленьком прокате.
А премьера будет в вашем театре. Вы уже заранее технологически заложили то, что у вас можно будет там смотреть и показывать кино?
Юрий Грымов: Да. И мы сделаем даже большее, учитывая, что у меня в «Трех сестрах» снялись ну просто великие люди. Игорь Ясулович — это наше все в кинематографе и в театре. Анна Каменкова, Мазуркевич, Полякова, Пашутин, Носик и впервые Саша Балуев и Максим Суханов в одной картине. Никогда такого не было.
Какой же у вас бюджет?
Юрий Грымов: Я не хочу вас пугать. Сказать?
Скажите.
Юрий Грымов: Честно?
Да.
Юрий Грымов: Нуль.
То есть они бесплатно все работали?
Юрий Грымов: Да. Знаете, почему? А потому что ни хрена никому не надо. Все собираются и делают кино, которое хотят.
А производственные мощности?
Юрий Грымов: Ну, это не так дорого вообще, но все художники — я, кстати, был оператором-постановщиком — работали бесплатно. Я горжусь ими.
Business FM, 20 мая 2017
